публикацию петербургских повестей Гоголя в серии «Литературные памятники», О. Г. Дилакторская также рассматривает влияние народной культуры в «Носе» [Дилакторская 1995]. Она находит знаменательным то, что нос исчезает утром в пятницу и что первоначально Гоголь планировал объяснить произошедшее как сновидение, поскольку в распространенных русских народных верованиях сон на пятницу считается вещим. Хотя в позднейших редакциях Гоголь отказался от этой мотивировки, в повести сохранился мотив сна и сновидения – все три главы начинаются пробуждением персонажей. Кроме того, сам Ковалев думает, что случившиеся с ним события ему приснились. Подобно ряду других мотивов, присутствующих в повести, сновидения в то время были окружены народными суевериями, и книги, посвященные толкованию снов, имели широкое хождение в России XIX века. Помимо прочего, в этих книгах объяснялось, что означают сновидения о врачах и цирюльниках или об утрате какой-либо части тела. Так, например, утрата носа во сне расценивалась как «знак вреда и убытка» [Дилакторская 1995: 275][28].

В русской народной культуре пятница традиционно считалась несчастливым днем, связанным со злыми духами; вероятно, на это повлияло христианское представление о том, что Иисус Христос был распят в пятницу Факт, что действие повести начинается в пятницу, примечателен по нескольким причинам: согласно народному поверью, покровительницей пятницы была Параскева Пятница, в образе которой соединяются черты христианской святой Параскевы и Мокоши, главного женского божества в славянской мифологии. Образ Параскевы Пятницы, связанный с браком и деторождением, в народном сознании сливался с образом Богоматери. Поэтому Дилакторская усматривает глубокий символизм в том, что мщение настигает майора Ковалева, цинично относящегося к браку, именно в пятницу, 25 марта.

Благовещение не только было одним из важнейших церковных праздников, но также традиционно связывалось со знамениями, гаданиями и предсказаниями будущего[29]. У современников Гоголя значение и символичность этой даты не вызывали сомнений. Дилакторская делает следующий вывод:

Вероятно, что конкретные число и день повести, указанные Гоголем, рассчитаны на бытовое восприятие современника, которому достаточно упомянуть о порче, о женитьбе, чтобы реальные подробности, художественные детали в повести осветились дополнительными смыслами. Таким образом в повести проясняются значения дня и числа, их поэтика и символика [Дилакторская 1984: 159].

Прослеживая гоголевские отсылки к народной культуре, нравам, обычаям, предрассудкам и суевериям того времени, Дилакторская показывает, что фантастическое в «Носе» рождается на пересечении двух видов повседневной культуры: бытовой и фольклорной. По мнению исследовательницы, сегодняшнему читателю большинство аллюзий неясны, однако для современников Гоголя эти отсылки были очевидными. Они создавали «основу для наращивания многозначности социально-бытового происшествия, явления, образа, детали» [Дилакторская 1984: 164].

Подобно Гоголю и его первым читателям, главный герой повести, майор Ковалев, воспринимает все в духе своего времени, и его сознание обусловлено повседневной культурой 1830-х годов. Например, Ковалев подозревает, что исчезновение носа связано с порчей, насланной на него штаб-офицершей, которая, «верно из мщения, решилась его испортить и наняла для этого каких-нибудь колдовок-баб, потому что никаким образом нельзя было предположить, чтобы нос был отрезан» (65). Он полагает, что штаб-офицерша Подточина наняла «колдовок-баб», поскольку была недовольна, что майор не хочет жениться на ее дочери.

Вера в магическую порчу коренится в архаическом представлении, будто ненависть или гнев, направленные на человека, могут вызвать у него болезнь. Порча может быть наведена по просьбе или за плату. Этот вид народных верований отражается в восклицании Ковалева «черт хотел подшутить надо мною!», поскольку действие порчи объяснялось действиями злых духов. Предположение Ковалева о том, что нос исчез, так как после бритья Ковалев случайно выпил водку, оказавшуюся в стакане вместо воды, также относится к области предрассудков. В частности, существовало поверье, что губительную силу можно обратить на человека, если произнести заклятие над его едой и питьем [Ivanits 1989: 107].

Как указывает Дилакторская, мотив колдовства в «Носе» связан с мотивом сифилиса, в то время распространенного и неизлечимого, в обиходе именовавшегося «французской» или «дурной» болезнью. Судя по тому вниманию, которое Ковалев уделяет прыщику на носу, он подозревает, что это проявление ранних симптомов сифилиса. Кроме того, на запущенной стадии болезни происходит разрушение носовой перегородки. Именно этим объясняется довод, который Ковалев предъявляет носу в Казанском соборе: «Мне ходить без носа, согласитесь, это неприлично. Какой-нибудь торговке, которая продает на Воскресенском мосту очищенные апельсины, можно сидеть без носа; но, имея в виду получить… притом будучи во многих домах знаком с дамами…» (56).

В гоголевское время широко практиковалась народная медицина, основанная на устной традиции. Кровопускание, о котором заходит речь в первых же строках «Носа», использовалось как средство от самых разных болезней, включая те, что вызывались при помощи колдовства. В самом начале своей книги о Гоголе В. В. Набоков упоминает болезнь, которой Гоголь страдал в конце жизни, и непрофессиональное лечение, приведшее к безвременной кончине писателя. Набоков с горечью замечает, что кровопускания, которые делались Гоголю, – «чудовищные черные гроздья червей, присосавшихся к его ноздрям» – были бесполезны и унизительны [Набоков 1996: 34].

Гоголь с молодости интересовался этнографией. Во время работы над украинскими повестями он в письмах к матери просил присылать ему сведения о народных преданиях и суевериях. В 1840-е годы он собирал этнографические материалы. Его записи включают подробные описания лечебных трав, народных знаний о растениях, а также материалы по сезонным аграрным праздникам [см. 9: 273–437]. В воспоминаниях о Гоголе литературный критик П. В. Анненков писал: «Можно сказать, что он проявлял натуру южного человека даже и светлым, практически умом своим, не лишенным примеси суеверия». Цит. по: [Вересаев 1990: 142].

Народная медицина в «Носе» высмеивается на протяжении всей повести. Пьянство цирюльника, производящего клиентам кровопускания, содержит намек на использование знахарями водки в лечебных целях. Другим примером высмеивания непрофессиональных методов врачевания служит совет доктора положить нос «в банку со спиртом» (69). Как поясняет Дилакторская, в гоголевское время народные целители лечили сифилис водкой и советовали больным не есть горячего хлеба. В народной медицине существовало и другое средство против «дурной болезни»: в сырое тесто помещали пузырек со снадобьем, а когда хлеб был испечен, пузырек вынимали и использовали его содержимое в качестве лекарства. Дилакторская пишет, что эпизод, в котором доктор осматривает Ковалева, содержит намек на методы лечения, принятые в народной медицине, в том числе на особый способ «напугать болезнь» (для этого использовались всевозможные средства, включая битье).

Высмеивание непрофессионализма лекарей и цирюльников, а также суеверий, было, как отмечает Дилакторская, одной из общих тем народных лубков. Лубками украшали помещения домов и трактиров. Они были выполнены в простой графической технике и сопровождались пространными подписями – рассказами религиозного содержания или непритязательными народными сказками.