на уроках с Гиббсом, в Петрограде, где короткие серые ноябрьские дни сменялись холодными ночами, Временное правительство России исчезло навсегда. Однако период безвластия продлился лишь семь месяцев. Большевики преуспели во всем, и в конце августа генерал Корнилов, Верховный главнокомандующий, решился на отчаянный ход — отправку в Петроград кавалерийских корпусов, чтобы сокрушить Петроградский Совет. Он намеревался ввести военную диктатуру, во главе которой стоял бы он сам (хотя Керенский оставлял за собой кресло в правительстве). Социалист Керенский, боясь давления со стороны правых сил, попросил Совет посодействовать ему. Соглашение, которое они заключили, предполагало освобождение Льва Троцкого и других видных большевиков. Дальнейшие события развивались с поразительной быстротой. Конница генерала Корнилова сразу поладила с недавно сформированными частями красногвардейцев. Они просто посмеялись, как и солдаты из письма Анастасии[148], когда Керенский потребовал возвратить предоставленное им оружие. Большевики обеспечили себе большинство в Петроградском Совете. Ленин, все еще находясь в Финляндии, отправил очередную телеграмму: «История не простит нам, если мы не возьмем власть теперь». В октябре этот плотный коренастый человек с круглой головой и маленькими татарскими глазами вновь прибыл в Петроград. Как раз тогда, когда переодетый Ленин вернулся в город, Центральный комитет большевиков проголосовал большинством голосов (лишь двое высказались против) за немедленное восстание. В назначенный день, 24 октября / 6 ноября, ключевые пункты в Петрограде сдались практически без сопротивления, в то время как жизнь в столице, в целом, шла своим чередом. В то утро крейсер «Аврора» поднялся вверх по Неве и стал на якорь у Зимнего Дворца. Над ним развевался красный флаг. На следующий день из Петрограда выехал открытый автомобиль. Он вез маленького человека с квадратным лицом, коротко подстриженными волосами и огненным взором. Это был Керенский, который направлялся к армии на юг. В ранний час 26 октября / 8 ноября остальные члены Временного правительства сдались. Керенский, не получив поддержки, скрывался шесть месяцев и, в конце концов, бежал из страны через Мурманск. В течение остальных пятидесятидесяти лет своей жизни ему никогда больше не довелось побывать в России.

Почта и газеты приходили в Тобольск нерегулярно, и это постоянно беспокоило Николая Александровича. День за днем в ожидании известий он просиживал у себя в кабинете, где на стенах висели портреты Императора Александра II и Царевича, но до него доходили только слухи и немного правды. Вот как это время вспоминал Жильяр:

«Одним из высших лишений во время нашего пребывания в Тобольске было почти абсолютное отсутствие известий. Письма доходили до нас очень нерегулярно и с большим опозданием. Что же касается газет, то мы были ограничены жалким местным листком, печатавшимся на оберточной бумаге, в котором публиковались только старые, запоздавшие на несколько дней телеграммы и чаще всего сокращенные и искаженные известия. Император, однако, с тревогой следил за событиями, происходившими в России. Он понимал, что страна неслась к гибели. Лишь однажды надежда возвратилась к нему, когда генерал Корнилов предложил Керенскому выступить на Петроград, чтобы положить конец агитации большевиков, которая становилась все более и более угрожающей. Его печаль была неизмерима, когда стало ясно, что Временное правительство отвергло это единственное средство спасения. Это была, как он понимал, последняя возможность избежать, быть может, угрожающей катастрофы. Я услышал тогда в первый раз, что Император пожалел о своем отречении от престола. Он принял это решение в надежде, что лица, которые желали его удаления, были способны успешно окончить войну и спасти Россию. Он опасался, чтобы его сопротивление не было причиной гражданской войны в присутствии неприятеля, и не пожелал, чтобы кровь даже одного русского была пролита из-за него» (Жильяр П. Трагическая судьба Николая II и Царской Семьи/Петергоф, сентябрь 1905 г. — Екатеринбург, май 1918 г. М., 1992. С. 140).

Когда Николай Александрович, наконец, получил большой пакет газет с полным, даже чрезмерно подробным описанием восстания, он, по словам Гиббса, был потрясен больше, чем когда-либо. Это был истинный террор: разве для этого он отрекся?

«Я никогда не видел Императора таким потрясенным», — вспоминал Гиббс. «На мгновение он был совершенно не в силах сказать или сделать что-нибудь, и никто не осмелился произнести ни слова. Затем постепенно вновь началась наша обычная жизнь, но с одним отличием. Все те, кто жил вне дома, должны были переехать туда, или их больше не впускали в дом. Надвигающаяся опасность была очевидна для всех, и это сильно нас сблизило».

Какое-то время в доме губернатора все оставалось так, как было изначально с момента заключения в нем Августейшей Семьи и некоторых членов свиты. Тогда у большевистского правительства были другие задачи, которые предстояло решить с помощью лозунгов и обращений. В ноябре 1917 года в одном из таких обращений, подписанном Лениным, говорилось:

«Мусульмане России, татары Поволжья и Крыма, киргизы, казахи и сарты Сибири и Туркестана, турки и татары Закавказья, чеченцы и горцы Кавказа, все вы, мечети и молельни которых разрушались, верования и обычаи которых попирались царями и угнетателями России! Отныне ваши верования и обычаи, национальные и культурные учреждения объявляются свободными и неприкосновенными. Устраивайте свою национальную жизнь свободно и беспрепятственно. Вы имеете право на это, знайте, что Ваши права, как права всех народов России, охраняются всей мощью революции и ее органов. Советов рабочих, солдатских и крестьянских депутатов… Вы сами должны устроить свою жизнь по своему образу и подобию! Вы имеете на это право, ибо ваша судьба в собственных руках» (Декреты Советской власти. М., 1957. Т. I. С. 113–114).

Тобольск, небольшой город в российской глубинке, до поры до времени забытый, замерзал под снежным покровом зимы. В белом здании — доме губернатора на улице Свободы — несмотря на топившиеся печи, часто бывало холодно. В письме к Анне Вырубовой, с которой она была разлучена навсегда, Императрица Александра Федоровна писала:

«…Прошедшее, как сон! только слезы и благодарность. Мирское все проходит: дома и вещи отняты и испорчены, друзья в разлуке, живешь изо дня в день. В Боге все, и природа никогда не изменяется. Вокруг вижу много церквей (тянет их посетить) и горы. Волков везет меня в кресле в церковь — только через улицу — из сада прохожу пешком. Некоторые люди — кланяются и нас благословляют, другие не смеют. Каждое письмо читается, пакет просматривается… Поблагодари добрую Ек. Вик. от нас, очень тронуты. „Father“ и Алексей грустят, что им нечего тебе послать. Очень много грустного… и тогда мы тебя вспоминаем. Сердце разрывается по временам, к счастью, здесь ничего нет, что напоминает тебя, — это лучше — дома же каждый уголок