“Должно быть, это какое-то важное лицо, — сказал Нуманнин. — Один из королей смертных, дезертирующий с поля боя, или, возможно, посланец от людей к богам Ксандоса. Мы дожны схватить его”.

“Ваши солдаты измотаны”, - возразил ему один из военачальников.

Тогда я не смела оспаривать королевскую волю, но всё же была обеспокоена. От моих воинов итак уже потребовали очень много, и следующий день ещё грозил стать самым кровопролитным. Даже свирепейшие из нашего племени нуждаются в отдыхе.

“Что-то в этом кажется мне недобрым знамением, — заговорил третий полководец. — Не отправить ли нам Элементалей полететь туда и поближе взглянуть на этого беглеца? Я чую ловушку”.

“Если никто из моих командиров не берётся исполнить сие для меня, — разгневался Нуманнин, — я возьму отряд и отправлюсь сам!”

Все мы были пристыжены. Как самая молодая и единственная, кто не возразил вслух, я почувствовала, что обязана принять это задание на себя. Я созвала своих верных соратников, Вызывающих Слёзы, мы вскочили в сёдла и выступили. С врагами мы столкнулись на переправе через реку Среброследную, вьющуюся у подножия холмов, кольцом охватывающих огромный заиндевевший луг. Как и говорила провидица: около сотни смертных воинов мчались во весь опор. Они были сильны и хорошо вооружены, но казалось, что единственной их целью было защитить одинокий паланкин, несомый полуголыми рабами. Когда мы окликнули их и предложили сдаться, всадники развернулись и бросились в бой, конечно — другого мы и не ждали: если тот, кого защищают воины, достаточно богат или важен, чтобы обзавестись столь многочисленной охраной, то так просто они его не отдадут. Но несмотря на всю их доблесть и воинское искусство, это были всего лишь смертные, едва ли превосходившие нас числом — и драться с ними для нас было все равно что драться с сильными, но неуклюжими детьми. Когда мы разбили отряд, рабы бросили паланкин и обратились в бегство. Смертный, выбравшийся наружу, был невысок и темноволос. Я не узнала его в лицо, однако что-то в нём всё же казалось знакомым.

“Не причиняйте мне вреда, — взмолился он испуганно. — Отпустите меня, и я сделаю вас всех богачами”.

“Да что ты можешь дать нам? — закричали мои воины, смеясь. — Золото? Скот? Мы — Народ, истинный Народ. Ты не можешь дать нам ничего такого, чего бы мы ещё раньше не дали вам, каменные обезьяны! — глумились они. — Довольно разговоров! Ты нужен нашему королю, так что ты пойдешь с нами”.

И они грубо забросили мужчину на спину лошади, связав ему руки за спиной.

Представ перед королём, пленник заговорил вновь, но хотя в голосе его всё ещё звучала мольба, появились в нём и странные нотки.

“Прошу, о король Нуманнин, Господин кваров, Повелитель Ветров и Мыслей, пожалуйста, отпусти меня и я одарю тебя. Я не желаю навредить ни себе, ни тебе”.

Король холодно улыбнулся — и это испугало меня, хоть я и не знаю, почему — но я почувствовала нечто подобное тому, что ощущаешь, когда громадный камень сдвигается с места и катится вниз по склону. Что-то происходило, но что именно, я не понимала, и ещё мгновение — и этого будет не остановить.

“Тебе нечего предложить мне кроме того, что тебе известно, — отрезал Нуманнин. — А уж это ты выложишь, хочешь сам того или нет. Теперь ты принадлежишь мне. Кто ты и куда направлялся?”

Смертный долго стоял, потупив глаза, как если б он стыдился или был напуган, но когда он поднял взгляд, ни одно из этих чувств не отражалось на его лице: глаза сияли ярко, а улыбка была столь же холодной и жёсткой, как у самого Нуманнина.

“Ну что ж, королёк. Я только надеялся улизнуть отсюда, от этих непрестанных сражений, для которых я не подхожу никоим образом, и вернуться в свой дом на вершине Ксандоса. Но ты помешал мне и стал допрашивать. Ты решил захватить меня в плен. Ну что ж, — мужчина поднял руки. Стражники рядом с ним обнажили мечи, но незнакомец больше не двигался. — Ты хочешь знать моё имя? Слуги мои зовут меня Зосимом, но тебе я больше известен как первый и величайший Ловкач”.

Это действительно был бог собственной персоной в обличье смертного мужа — и он ещё даже не закончил говорить, но уже начал обретать свою настоящую божественную форму. Он вырастал всё больше и больше, глаза его сверкали, а над головой плясали молнии. Я была молода и не так сильна, как теперь — мне невозможно было даже прямо взглянуть на принимающего истинный облик бога, столь ужасен был его вид. И ведь Зосим был одним из наименее воинственных богов!

Мы поймали его удирающим с поля битвы! Но теперь он собирался сражаться, теперь он собирался карать. Кожа его стала чернее воронова крыла, а глаза пылали красным, как горящие уголья. Броня его, красно-голубого металла, нарастала прямо на нём, как мох на камне, пока не покрыла тело с головы до ног. Все мы, приближённые короля, взирали на божество, открыв рты, как пташки, заворожённые змеёй. Он взмахнул одной рукой — и в ней возник огненный хлыст; протянул другую — и в ней оказался хрустальный жезл. И тогда он начал наносить удар за ударом — и даже песнь, что он пел, была жуткой.

Ты никогда не видел бога, Кайин. Божество в боевом облачении — самое кошмарное, что только можно себе вообразить. Надеюсь, моя долгая жизнь окончится прежде, чем я вновь увижу что-либо подобное. На самом деле в случае с божеством, подобным Ловкачу, хозяину причуд и загадок, именно внешность отчасти делала его столь пугающим — наш собственный ужас придавал ему величия. Но не пойми меня превратно — сила Зосима была более чем настоящей.

Одни говорят, что боги слеплены из того же теста, что и мы — что изначально они вышли из тех же, что и мы, семени и праха, но отличие их было в том, чем они могли становиться и чем были способны управлять. Другие утверждают, что боги — суть совершенно иные создания. Я не знаю, Кайин. Я лишь солдат, и хоть я стара, боги состарились куда раньше, чем я пришла в этот мир. Но если даже они и приходятся нам братьями, или праотцами, или предшественниками, никогда не совершай этой ошибки: не думай, будто бы они похожи на нас, ибо это не так.

Король Нуманнин был убит одним из первых, разрубленный гудящим оружием Ловкача пополам, как полено, расколотое для растопки очага. Двое других полководцев погибли, защищая его, как погибло и множество их солдат — и умирая, они вопили, словно самые зелёные новобранцы смертных. Если бы собственная охрана Ловкача не сбежала, подвывая от ужаса, когда он принял свой истинный вид, они могли бы уничтожить половину нашей армии — так страшен был урон, нанесёный разгневанным божеством.

Но бог сказал правду: он не любил воевать. Когда первый порыв ярости угас, Ловкач отвернулся и зашагал прочь, сжимаясь, как кусок пергамента в пламени свечи, пока не осталась лишь его смертная оболочка-маска. Никто из выживших и не двинулся в его сторону — я сомневаюсь даже, что кому-нибудь это вообще пришло в голову. В первые же мгновения меня сбил с ног случайный удар божественной руки в латной перчатке, я пролетела через всё поле, а щит мой был расколот на пылающие куски хлыстом Ловкача. Я лежала без чувств очень долго, и очнулась лишь тогда, когда твой пра-пра-пра-дед Айям нёс меня обратно к моему войску.