Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Хозяин! — в отчаянии воззвал Скарн, видя, что Баррик стал карабкаться ещё упорнее. Ворон спланировал на камень прямо перед ним. — Хозяин, на том холме ждёт верная смерть!
— Делай, что хочешь, — ответил он птице, — но я иду туда.
— Не хотим бросать тебя, но там мы точнёхонько сгинем!
Вскоре уклон стал таким крутым, что Баррику пришлось почти встать на четвереньки, и чтобы подтянуться, он ухватился за низко висящие ветки. Принц слышал, как шелкины продираются сквозь листву позади и всё громче бубнят свою странную охотничью песню.
— Давай! Улетай, бестолковая птица! — выдохнул он. — Если пришёл мой час, я хочу хотя бы умереть на просторе.
— Кар-р! — раздражённо прокаркал ворон, — Неужто все, кто живёт под солнцем, такие… такие упрямые, пустоголовые идиоты?
Но ответа он ждать не стал. Вместо этого Скарн расправил крылья, взмыл в небо и исчез.
“Кирос Сотерианский приводит цитаты — как дополнительное доказательство святотатственной природы верований фаэри, — того, как близко их версия Теомахии следует Ксандианской Ереси, изображающей Тригон врагами человечества, а побеждённых Змеоса Белое Пламя и его братьев-богов — благодетелями рода людского…”
— Гнев и печаль овладели мною, когда я получил известие об этом ужасном событии, ваше высочество, — сказал Финн Теодорос, — об убийстве вашей служанки! Даже в темнице, где меня держат, все только о том и говорят.
— Для семьи Талии, погибшей малышки, это намного больнее, — Бриони грустно улыбнулась ему. — “Высочество” — так странно слышать это от тебя, Финн.
— Ну, наверняка тебе было ещё непривычнее, когда во время путешествия с нами к тебе обращались “парень” или “Тим”, - он рассмеялся, — и впрямь Зория в бегах!
Она вздохнула.
— Честно сказать, я скучаю по тем временам. Пусть Тима кормили не так роскошно, как особу королевской крови, зато и отравить его никто не пытался.
— Но это и в самом деле кошмарный случай, ваше высочество. Есть у вас предположения, кто бы мог сотворить такое?
Бриони взглянула на дверь комнаты Теодороса, которую Эразмиус Джино нарочно оставил приоткрытой. В щель ей была видна цветная накидка одного из стражей. Глупо будет сболтнуть что-нибудь, не предназначенное для чужих ушей.
— Яд, от которого погибла девочка, предназначался мне — вот всё, что я знаю. Лорд Джино пообещал, что найдёт преступника.
— Лорд Джино? — Финн Теодорос горько усмехнулся. — Знаю его — настойчивый парень. Иногда прямо до ужаса. Уверен, он до чего-нибудь да докопается.
— Ох, Финн, они плохо обращались с тобой? — Бриони очень хотелось обнять его поникшие плечи, но девушка подавила в себе это желание: она ведь снова стала принцессой, а принцессам так себя вести не подобает. — Я говорила им, что ты хороший человек.
— Тогда похоже — простите, ваше высочество, — что они не доверяют и вашим словам.
Девушка бросила на дверь быстрый взгляд, а затем встала и тихо её затворила — если уж так жаждут подслушать, ну, пусть тогда открывают снова.
— Расскажи мне теперь, — попросила она, понизив голос, — у нас, пожалуй, не так много времени — что Броун хотел, чтобы ты сделал здесь, в Тессисе?
Лицо у драматурга стало совсем несчастным.
— Пожалуйста, ваше высочество, не карайте меня за то, что я вмешиваюсь в дела вашей семьи. Я делал лишь то, что лорд Броун приказывал мне делать — клянусь, я никогда не стал бы служить ему, если бы думал, что он замышляет дурное.
— Сомневаюсь, что предоставленный им выбор был столь лёгким, — ответила Бриони с кислой ухмылкой. — Скорее предположу, что он пообещал наградить тебя за хлопоты, но и припугнуть не забыл — на случай, если ты окажешься несговорчив.
Теодорос уныло кивнул:
— Он сказал, что никогда больше не даст нам разрешения выступать в Южном пределе.
— Так чего он от тебя хотел?
Теодорос вынул из рукава платок и промокнул блестящий от пота лоб. Он немного похудел за время заключения под стражей в Сиане, но всё ещё оставался весьма грузен.
— Я доставлял письма к здешнему королевскому двору, как вам уже известно, но я понятия не имею, о чём в них говорилось. Мне также было приказано оставить сообщение для Давета дан-Фаара в определённой таверне — что я и сделал. В сообщении говорилось, что мы будем ждать его в “Притворщице” — что у меня есть для него новости из Южного предела. Но мне так и не удалось поговорить с ним. Не представляю, как он смог ускользнуть от тех солдат…
— Полагаю, они дали ему уйти, — сказала Бриони. — Тогда я несколько растерялась, но всё это дело выглядит как… — она поднесла палец к носу, — молчаливое согласие между Даветом и стражниками.
Девушка покачала головой: шпионаж — безумная, опасная трясина.
— И что же ты должен был сообщить Давету при встрече?
— Мне было велено передать, что… что сделка всё ещё может состояться, но Дракава не только должен вернуть Олина, но и послать с ним вооружённый отряд, чтобы предотвратить предательство Толли, которые пытаются узурпировать трон.
Бриони была потрясена.
— Сделка? Он имеет в виду сто тысяч золотых дельфинов или мои руку и сердце? Броун что, предлагал меня Дракаве? Сделал то, чего не сделали мои отец и брат?
Финн Теодорос пожал плечами.
— Я и раньше выполнял поручения Авина Броуна. Я получаю от него не более необходимого — обычно это запечатанное письмо. В случае с дан-Фааром он не доверился бумаге и сказал мне лишь то, что нужно передать.
Бриони откинулась назад, жаркая кровь прилила к её лицу.
— Вот, значит, как? Возможно, у графа Лендсендского есть собственные планы — или скорее даже тайны!
Драматург явно чувствовал себя неуютно.
— Я… Я… Я не знаю больше ничего о том, что он хотел от туанца Давета, клянусь. Пожалуйста, не гневайтесь на меня, ваше высочество.
Бриони поняла, что напугала Теодороса, одного из немногих людей, которые отнеслись к ней как к другу, хоть и не были ничем ей обязаны: сочинитель пьес весь дрожал, и на лбу у него крупными каплями выступила испарина.
“Я и вправду снова стала одной из Эддонов. Как и отец, я часто хочу, чтобы люди относились ко мне так, как если бы я была кем угодно, но только не особой королевской крови, но при этом забываю, что мой гнев может заставить людей опасаться за свою жизнь…”
— Не волнуйся, Финн, — она расслабилась, — ты не сделал ничего такого, что навредило бы мне или моей семье.
Теодорос по-прежнему выглядел явно удручённым, но всё же сумел выдавить: