Подойдя ближе, она почувствовала, что что-то явно не так. Красивое лицо Ареса было бледнее полотна. Это было видно даже сквозь загар. Взгляд темных глаз был абсолютно безжизненным. Он весь как-то сник и выглядел потерянным.

«Зачем тебе выходить замуж за такого, как я? Ты заслуживаешь лучшего», – пронеслись у нее в голове слова, недавно сказанные Аресом.

Руби остановилась как вкопанная, прижав к груди букет. На нее снизошло озарение.

Арес не выносит сложностей. Он заявил об этом в их самую первую встречу. А что может быть сложнее семьи, брака и воспитания ребенка?

Он ее не любит, тем не менее решился жениться, потому что не хочет потерять.

Руби уставилась в его мрачное красивое лицо. Он явно делает над собой громадное усилие, чтобы пройти через все это. Мужчина ее мечты кривится при виде ее, как от горького лекарства, которое нужно проглотить.

Музыка смолкла. Руби остановилась в метре от него и не двигалась. Его лицо было чужим.

– Руби?

У нее закружилась голова, букет выпал из рук. Что она делает? Правильно говорится в пословице: насильно мил не будешь. Нельзя заставить любить.

Руби взглянула Аресу в глаза и прошептала:

– Я не могу этого сделать.

Гости за спиной ахнули.

Арес нахмурился:

– Руби?

– Не могу. Так не должно быть.

– Но это все, что я могу предложить.

– Знаю.

В этот момент Руби поняла, что и правда заслуживает лучшего.

Их дочь заслуживает лучшего.

И даже сам Арес.

Дрожа всем телом, она подошла ближе. Руби услышала мягкий хруст – она наступила на оброненный свадебный букет. Руби погладила Ареса по щеке. Он не шелохнулся. Эбеновые глаза были безжизненными.

– Будь счастлив, – прошептала она. По щекам Руби катились крупные слезы. Готовая разрыдаться на виду у изумленных гостей, она повернулась и выбежала из залы.

– Руби! – Айви выскочила следом. – Подожди.

Руби металась по холлу. Она не могла оставаться в доме ни секунды. Схватив из кладовки свою холщовую сумку с кошельком и телефоном, она выбежала из дома.

Она в последний раз оглянулась на особняк, который декорировала с такой любовью и надеждой. Сначала ей было не по себе в этом доме, но затем она бесстрашно вручила ему свое сердце, не думая, что когда-то сможет его потерять. Так жестоко. Так… навсегда.

Руби закрыла глаза.

«Я люблю тебя, Арес. И буду любить всегда», – сказала она про себя.

Она покинула особняк серым октябрьским утром. Бросив последний взгляд на дом, она почувствовала, что оставила там часть души. Но она должна быть сильной. Ради дочери. Ради себя. Стиснув зубы, она остановила такси. Они с Айви сели в машину и уехали.

Арес стоял у окна в кабинете нью-йоркского офиса, расположенного в одном из небоскребов Мидтауна. Этим январским утром простирающийся внизу город выглядел холодным и мрачным. И на душе у Ареса было также муторно.

Взглянув на стол, он снова нахмурился. Поверх утренних газет лежала открытая посылка, доставленная утром. Внутри была короткая записка от Руби:

«Это принадлежит тебе».

Записка крепилась к помолвочному кольцу с огромным бриллиантом, которое он преподнес Руби в тот памятный вечер на пляже в Греции, когда сделал ей предложение и подумал, что выиграл.

Он тогда раскрыл ей душу. Честно признался, что не знает, сумеет ли полюбить ее и дочь, и Руби согласилась.

Арес закрыл глаза. Даже сейчас, четыре месяца спустя, мелодичный смех Руби звучал в ушах. Он видел ее прекрасное лицо, чувствовал прикосновение ее нежных губ и прижавшееся к нему гибкое, мягкое тело.

Он помнил и смятенное выражение ее лица в день сорванной свадьбы. Ее глаза смотрели тогда прямо ему в душу. Он знал, что она его любит и хочет. Ее последние слова: «Я не могу. Все должно быть по-другому», – не выходили у него из головы.

У него сжалось сердце. Арес изо всей силы стукнул кулаком по стеклянному столу. Он до сих пор держал себя в руках, но при виде сверкающего бриллианта, будто насмехающегося над ним, его выдержка погорела. Ему стало так же больно и плохо, как в тот злосчастный день несостоявшейся свадьбы.

Друзья и коллеги пытались его утешить. Он до чертиков напился в баре с Кристиано Моретти, который бранил Руби и всех женщин на чем свет стоит за их ветреность и непостоянство.

На следующее утро Арес проснулся в тяжелом похмелье и отчаянии. Он ни в чем не винил Руби. Ее единственный недостаток заключался в том, что она видела его насквозь.

С ее уходом дом над ним словно издевался – везде царил ее запах, в шкафах висела яркая одежда, жизнерадостные интерьеры напоминали о ней.

Арес немедленно распорядился вернуть черно-белую гамму и минималистический стиль обстановки. Никаких мягких кресел и ярких цветов. Он содрал розовые обои в детской и велел миссис Форд выбросить все детские книжки и игрушки. Вместо этого экономка отослала их в Стар-Вэлли.

– Они слишком хороши для помойки, – заявила миссис Форд. – И девочке они все равно понадобятся.

Разъяренный ее неповиновением, Арес уволил экономку.

– Вы не можете меня уволить, – возразила миссис Форд. – Я сама ухожу, потому что не хочу работать у такого эгоистичного глупца!

Как она посмела назвать его эгоистом? Арес скрипнул зубами от ярости. Он дал Руби все, что мог, и даже больше, а она все равно ушла.

С тех пор она ни разу не дала о себе знать. За три дня до Рождества ему позвонила Айви.

– Сегодня утром у вас родилась дочь. Вес – три килограмма, рост – пятьдесят сантиметров. И мама, и дочь чувствуют себя хорошо, – в радостном волнении отрапортовала сестра Руби.

– Спасибо, – ответил Арес, чувствуя, как внутри нарастает паника. – Я сегодня же прилечу.

– Не нужно, – сдавленным голосом прошептала Айви. – Руби просила передать, что не хочет вас видеть.

Арес снова, как тогда, почувствовал комок в горле. Его дочке уже месяц, а он даже не знает, как ее зовут.

Арес, как и обещал, перевел на Руби шале, но управляющий ни разу ее там не видел. Чеки на крупные суммы, которые он посылал ежемесячно, не обналичивались, а уходили в трастовый фонд его дочери. Арес понятия не имел, как Руби умудряется оплачивать текущие расходы.

Кажется, что его деньги вызывают у нее такое же неприятие, как и его имя.

Тяжело опустившись в кресло, Арес посмотрел на кольцо. Претенциозный бриллиант выглядел холодным и пустым. На душе у Ареса было также холодно и пусто.

По интеркому раздался голос помощницы:

– Здесь мисс Спенсер, сэр. Пригласить ее?