Филипп хихикнул.

– Все время говорили это нашему учителю. Бедолага.

– И что он делал? Порол вас? – В голосе Филиппа послышалось кровожадное ликование.

– Нет. Скорее жалел. Пытался, конечно, бранить, но мы убегали. В конце концов к порядку нас призывал мой дед.

– Ваш дед?

Роланд улыбнулся и пощекотал Филиппа под подбородком.

– Герцог Олимпия. Устрашающая личность.

Филипп улыбнулся ему в ответ и посмотрел на открытую страницу.

– Герцог Олимпия. У него, наверное, ужасно много лошадей, да?

– Ужасно много. – Роланд передвинулся ближе к книге, глянул на страницу и начал переводить, быстро и без ошибок, описанное Плутархом укрощение Буцефала.

Они так увлеклись, что Роланд услышал торопливые шаги за дверью, когда было уже слишком поздно.

Роланд.

Имя замерло на губах Лилибет. Она переводила взгляд с ошарашенного лица лорда Роланда Пенхэллоу на такое же ошарашенное лицо сына. Оба сидели, скрестив ноги, на полу библиотеки около массивной книги.

Филипп очнулся первым.

– Мама! – закричал он, помчался к двери и кинулся в ее объятия.

– Милый, вот ты где! Ты перепугал нас всех до смерти! – Она прижала маленькое тельце к себе с такой силой, что на нем едва не отпечатались ее ребра.

– Прошу прощения, – послышался с дальнего конца комнаты голос Роланда, прочувствованный и доброжелательный. – Мог бы догадаться, что он ушел в увольнение без пропуска.

– Вы должны были сообщить мне! – рявкнула Лилибет. Она все еще стояла зажмурившись, зарывшись лицом в мягкое облако волос Филиппа, вдыхала его запах – солнце и зелень, приправленные теплой выпечкой с кухни.

– Он не виноват! – приглушенно пробормотал Филипп, прижатый к ее груди. – Это я попросил его почитать мне про Брюса… Буса…

– Буцефала, – все еще издалека помог ему Роланд. – Но твоя мать совершенно права. Мне следовало сразу же отвести тебя обратно.

Лилибет все-таки подняла взгляд. Он стоял у камина в позе кающегося грешника, убрав руки за спину и склонив голову, подставив щеку отблескам пламени. Пиджак был расстегнут, и из-под него виднелась ровная линия жилета, спускающаяся к брюкам. Эта его божественная красота – каждая мелочь великолепна…

– Когда Франческа забила тревогу… – услышала Лилибет собственный голос, неестественно пронзительный.

– Франческа просто дурочка. – Филипп вывернулся из ее объятий. – Я же ей сказал, что сейчас вернусь!

– Наверное, она просто не совсем поняла, старина, – сказал Роланд. – Английский и все такое. Не ее родной язык.

Лилибет выпрямилась и сжала руку Филиппа.

– Вы должны были сразу же мне сказать. Могли бы догадаться, что я беспокоюсь.

– Я в самом деле изо всех сил прошу прощения, Лилибет. И больше подобного не допущу, обещаю. – Он посмотрел ей прямо в глаза, искренне и честно, и между ними словно пробежал электрический ток.

Лилибет отпрянула.

– Если вы увидите, что Филипп где-то бродит, сразу же сообщайте нам. Я стараюсь изо всех сил, но его трудно удержать на месте.

Роланд хмыкнул.

– С мальчиками всегда так, моя дорогая.

Филипп подергал мать за руку.

– Он знает латынь, мама! Переводил просто запросто! Можно мне поехать завтра с его милостью верхом, мама? Можно?

– Разумеется, нет. Его милость очень занят.

– Я вовсе не против. – Роланд пожал своими широченными плечами и улыбнулся ей. Эта его проклятая улыбка, полная обаяния, с морщинками в уголках глаз, целиком заполнила комнату.

– Возможно, мы поговорим об этом позже, – холодно произнесла Лилибет.

Он слегка поклонился.

– Я к вашим услугам, ваша милость.

Она открыла рот, чтобы резко оборвать его, но в голове эхом прозвучал голос Абигайль и все возражения застряли в глотке.

Разве не чудесно будет остаться тут одним? Освободиться от них раз и навсегда?

Лилибет сильнее сжала руку Филиппа.

«Ну давай, дерзай. В конце концов, это всего лишь хитрая уловка. На самом деле ты ничего такого не подразумеваешь».

– Вы еще побудете в библиотеке? – спросила она.

Его глаза заблестели.

– О, но ведь это же запрещено, верно? Строго говоря, вы уже сейчас нарушаете правила.

– Я уверена, что в непредвиденных случаях мы можем делать исключения. – Лилибет улыбнулась. – В конце концов, мы же цивилизованные люди.

– Разумеется. И я ничего не расскажу Уоллингфорду, если и вы промолчите.

Его брови вопросительно изогнулись, но ноги не сдвинулись с коврика у камина, не сделали ни шагу в ее сторону.

– Мама, мне что, все равно придется купаться? – захныкал Филипп и сильно потянул мать за руку.

– Слушайся маму, молодой человек, – строго сказал Роланд. – Согласен, ванны – это совершенно невыносимо, но они жизненно важны для цивилизации.

– Я хочу, чтобы меня искупал лорд Роланд.

– О Господи, нет. Тебе будет намного лучше с Франческой. Франческа очаровательная девушка и очень быстро научит тебя болтать по-итальянски. – Наконец Роланд оторвался от коврика, пересек комнату тяжелыми уверенными шагами и опустился перед Филиппом на колено, глядя в глаза. – Иди купайся, а за это я позволю тебе взять с собой эту книгу, хорошо? От такого предложения не отказываются.

– Ой, а можно? – Филипп посмотрел на мать, глаза его загорелись. – Мама, можно?

– Да, конечно.

Роланд поднял книгу и с торжественной церемонностью протянул мальчику.

– Спасибо, – сказала Лилибет и посмотрела на сына. Тот крепко обхватил ручонкой огромный, размером чуть не с него, том в кожаном переплете. – Так, значит, вы еще будете в библиотеке? – спросила она куда-то в сторону левого уха Роланда, не решаясь взглянуть ему в глаза.

И ощутила всю тяжесть его улыбки.

– Как и сказал, ваша милость, я к вашим услугам.

Одна половинка двери в библиотеку была открыта. Ее массивную деревянную поверхность украшали резные львы. Лилибет положила ладонь на зевающие львиные челюсти и помедлила. Ее халат мягкими розовыми складками ниспадал на каменные плиты пола, а из выреза виднелись кружева ночной рубашки и округлости грудей. Господи милостивый! Неужели у него всегда был настолько глубокий вырез? Другой рукой она схватилась за отвороты.

И отпустила их.

Это всего лишь уловка. Идея в том и заключается, чтобы его обольстить. Несколько минут флирта, и она от него избавится: избавится от заключенного в нем соблазна, избавится от угрозы, которую он представляет ее жизни. Право же, она поступает благородно. И делает как раз то, что нужно.