– Роланд, пожалуйста, – сказала она.

– Ш-ш-ш. – Он поцеловал уголок ее рта. Рука со щеки соскользнула на воротник халата. Большим пальцем он погладил шелковистую кожу ее груди.

– Я себя возненавижу.

– Милая. – Он спустил халат с гладкого плеча и поцеловал ее через ночную рубашку. Кожа под губами запылала. – До чего чудесны эти твои угрызения совести. Я с огромным удовольствием освобожу тебя от них, от одного за другим. – Он потянул халат, и тот, зашелестев, упал на пол. – Знаешь, что я думаю? – Роланд прижался губами к впадинке на горле и провел кончиком языка по нежной коже. – Я думаю, что ты намного более страстная, чем пытаешься показать.

Ее легкие руки легли ему на затылок, зарылись в волосы. Лилибет выгнула шею и закрыла глаза.

– Не говори этого. Не говори, что я страстная. Только слабовольная, ужасно слабовольная…

На ее щеке заблестела слезинка. Роланд слизнул ее.

– И все это время тебя заставляли в это верить? Сомертон? И та твоя проклятая мать-тиранка, упокой Господь ее непреклонную душу? – Он снова вернулся к ее рту, поцелуями прогоняя все возражения, с нежной настойчивостью раздвигая губы, чтобы прикоснуться к языку. – Не нужно быть со мной образцом совершенства, милая. Не нужно быть безупречной. Просто будь собой. Покажи мне свою отважную, страстную душу. Я знаю, что скрывается в твоей душе, Лилибет, и я обожаю это.

Она задрожала и крепко сжала его волосы. О Господи, до чего она прекрасна! Роланд с трудом мог соображать, вожделение кипело в его теле, все инстинкты кричали: «Возьми ее, возьми ее, прямо здесь, около книжной полки, на диване, на полу!» Рука дрожала от попыток сдерживаться, пока медленно сдвигала вырез ночной рубашки.

– Забудь их дурацкие правила, Лилибет. Освободись от них. – Ее грудь легла прямо ему в ладонь – круглая, пышная, тяжелая. Он опустил взор. – Боже милостивый.

Лилибет произнесла неразборчивым шепотом:

– Что такое?

Он приподнял грудь на ладони, провел пальцем по темно-вишневому соску, глядя, как он превращается в твердый, безупречный, умоляющий о поцелуе бугорок.

– Я вынужден себя поправить, – с благоговением произнес Роланд. – Это больше не персики.

Затуманенный мозг не воспринял первых сигналов опасности. Мгновение, когда ее тело резко напряглось, прошло вообще незамеченным, а движение ее рук на своей груди он счел за ласку. Или, что еще приятнее, за попытку снять с него ненужный, мешающий пиджак.

И когда он отлетел назад и с грохотом приземлился на пол возле камина, это его потрясло.

– Что такое?

– Да будь ты проклят, соблазнитель! – выплюнул его ангел.

Роланд поднял взгляд. Ее лицо исказилось от ярости, а ее грудь с негодованием была спрятана обратно под ночную рубашку.

– Я не соблазнитель, – возразил Роланд чуть раздражительнее, чем следовало. Будь оно все проклято, да что он такого сказал? Если ему не изменяет память, он всего лишь сделал вывод о божественном вмешательстве в роскошную форму ее груди. Большинство женщин сочли бы это за комплимент.

Да только не Лилибет.

– Больше не персики, в самом деле! Наверняка у тебя есть еще куча вариантов для сравнения! Яблоки, манго, дыни… – Она схватила халат и просунула руки в рукава. – Может быть, даже презренный виноград время от времени, когда твоя знаменитая удача тебе изменяет!

– Ты даже не представляешь себе, сколько у меня вариантов для сравнения. И в любом случае небольшая грудь тоже может быть элегантной. – Роланд встал с пола с достоинством, какое смог изобразить, подавив порыв потереть ушибленный зад.

Не говоря уже о боли в паху.

Она туго завязала кушак и стянула отвороты халата настолько близко, насколько было возможно.

– Только подумать, я на мгновение утратила бдительность! И это после того как поклялась себе…

– Но послушай, милая…

Лилибет подбоченилась.

– Я тебе не милая!

– Ты навсегда будешь моей милой и знаешь это.

– У тебя что, нет вообще ни капли стыда? И это когда я ношу ребенка от другого мужчины!

Он взял ее за руку и заговорил серьезно:

– Может, так, а может, и нет. Но несмотря на то чье это семя, милая, я объявляю плод моим. Нашим. И считаю себя так же связанным с этим ребенком, Лилибет, как связан с тобой. Помни об этом.

Ее глаза расширились, превратившись в круглые голубые озера.

– Будь ты проклят, Роланд. Ради всего святого!

Она оттолкнула его руку, кинулась к двери, взметнув халатом, и схватилась за ручку. Попыталась выйти.

Роланд подошел к ней сзади, вытащил ключ из кармана.

– Тебе потребуется вот это, – произнес он и, просунув свою руку под ее, отпер дверь.

Абигайль ворвалась в столовую к концу завтрака, попросив прощения.

– Ужасно срочное дело, – сказала она. – Морини сообщила сразу же, как только ты ушла в библиотеку.

Лилибет поставила чашку на блюдце и подняла взгляд.

– Сообщила о чем? – ледяным тоном спросила она. – Что может быть настолько важным, чтобы заставить тебя забыть о своих обязанностях? Это у тебя в волосах что, сено?

Абигайль провела рукой по волосам:

– Нет, солома. Из курятника. Я…

– Из курятника?

– Я собирала яйца к приезду священника. Он будет здесь через час, что-то вроде пасхального ритуала, и должен освятить яйца. – Она одну за другой вытащила из волос все соломинки и спрятала в карман поношенного домотканого передника. – К счастью, куры согласились сотрудничать, такие милые.

– Освятить?.. – Лилибет покачала головой и подняла руку. – Стоп. Довольно. Скажи мне только, почему ты не пришла в библиотеку вчера вечером.

– Я пришла, позже. Но, должно быть, ты уже успела сбежать, потому что в комнате никого не было. Я почувствовала себя просто ужасно. – Абигайль схватила со стола тарелку и подошла к буфету. Хотя сегодня обычного английского завтрака не приготовили, синьорина Морини и ее помощницы все же неплохо постарались, добавив к поджаренному итальянскому хлебу и завидному выбору фруктов из прошлогоднего урожая яйца, консервированную ветчину и сыры. – Он тобой овладел? – спросила она, оглянувшись.

Лилибет поперхнулась чаем.

– Нет. Конечно, нет.

– Правда? Какое разочарование. Думаю, должно быть очень приятно, если тобой овладевает Пенхэллоу. Ну то есть если тобой вообще кто-то должен овладеть.

– До сих пор никто не жаловался, мисс Харвуд, – заявил его милость, вошедший в столовую именно в эту минуту, словно подслушивал под дверью. Впрочем, это бы нисколько не удивило Лилибет. – Возможно, вы сверитесь со своим дневником и назначите мне время?