Луиса, потому что на меня глазели со всего вагона. Так что моя застенчивость так до конца и не излечилась. На самом деле она меня никогда не покидала. Помню, как много лет спустя Луис Хоу пригласил меня поужинать в ресторан, сел за столик, который ему не нравился, и съел то, что ему не пришлось по вкусу, просто потому, что знал, как мне будет неудобно, если он выставит меня на всеобщее обозрение, вставая и пересаживаясь за другой столик или жалуясь на еду.

Не думаю, что такая застенчивость когда-либо по-настоящему покидает человека, и по сей день она иногда охватывает меня, когда я сталкиваюсь с толпой, и в такие моменты мне хочется, чтобы земля разверзлась и поглотила меня. Привычка во многом зависит от того, что человек делает в таких случаях, и в дальнейшие годы мне предстояло многому научиться.

Я нашла мать Франклина в Вашингтоне у его постели, где мы и провели некоторое время вместе. Наконец она сочла, что ее сын достаточно здоров, и поехала домой. Тогда я осталась одна, пока Франклин не смог покинуть военно-морской госпиталь, взойти на борт «Дельфина» и отправиться вверх по побережью.

С самого начала первой мировой войны в Европе наша страна превратилась в поле битвы противоборствующих идей, и нашу семью разрывали разногласия между философией Теодора Рузвельта и философией президента Вильсона и его администрации в целом. Я испытывала огромное уважение к моему дяде и его мнению. Я знала, что, на его взгляд, мы должны занять чью-то сторону в европейской войне.

Вудро Вильсон, с другой стороны, был полон решимости не втягивать нашу нацию в военные разборки, насколько это возможно, и прежде всего он не хотел, чтобы наша страна участвовала в войне, пока сам народ не почувствует желание занять твердую позицию, которая, несомненно, будет стоить ему много человеческих жизней и денег. Никто не понимал и не мог представить себе последствия, которые настигнут нас годы спустя.

Мы уже начали посылать полевые госпитали и продовольствие в европейские страны. Мистер Герберт Гувер кормил бельгийцев. Мой муж ощущал давление различных идей и стандартов, и, думаю, в его молодости бывали моменты, когда он хотел, чтобы решения принимались немедленно. В более поздние годы, когда Франклин ждал, а молодые советники жадно хватались за удила, я часто вспоминала те давние дни, когда он сам был таким.

Уильям Дженнингс Брайан, государственный секретарь, слыл известным пацифистом. Мне всегда нравилась миссис Брайан, но, несмотря на мое восхищение ораторскими способностями мистера Брайана, кое-что в то время меня отталкивало.

Однако ростки антивоенных настроений уже тогда начали прорастать в моем подсознании, потому что я инстинктивно верила, что мистер Брайан выступает за мир. Помню, что у него были миниатюрные плуги, сделанные из старых ружей, которые он подарил многим сотрудникам в правительстве. Некоторые встречали их с насмешкой, но для меня в них не было ничего смешного. Я считала их прекрасным напоминанием о том, что наши мечи необходимо превратить в плуги и использовать их по новому, полезному назначению.

Многие люди уже зарабатывали состояние на войне. Например, производители боеприпасов. А продавцы хлопка и пшеницы находили готовый рынок сбыта в странах, которым требовалось больше сырья и продовольствия, чем они могли вырастить сами из-за того, что большая доля их граждан ушла на фронт и не могла возделывать землю.

Сюда приезжали группы избранных из других стран, чтобы позаботиться о судьбе своей родины, и общественная жизнь Вашингтона становилась все более оживленной и интересной.

Зимой 1915–1916 годов здесь состоялась большая экономическая конференция по торговле Южной и Центральной Америки, и Государственный департамент постановил, чтобы каждый правительственный чиновник в разное время развлекал некоторых делегатов и их жен.

Ужин, который организовывали мы, я помню очень хорошо, потому что нам никак не удавалось узнать, сколько придет людей или как их зовут. Нам дали список, но когда начали прибывать гости, мы поняли, что многие имена сильно отличаются от перечисленных. Но в конце концов мы все уселись, и мест за столом оказалось достаточно.

Я хорошо справлялась, потому что мужчины по обе стороны от меня говорили по-английски и по-французски. Я взглянула на другой конец стола и увидела, что моему мужу трудно поддерживать разговор с дамой справа. Слева от Франклина сидел человек, который, как мне показалось, мог с ним общаться. Позже в тот же вечер я спросила мужа, понравились ли ему люди, с которыми он сидел за ужином, и он ответил, что они были очаровательны. С дамой было трудно, ведь она говорила только по-испански, и все, что он мог сказать, было: «Сколько у вас детей, мадам?» – на что она с улыбкой ответила числом и ничем больше!

Немецкий посол, по-моему, сознавал, что вокруг него нарастает всеобщая враждебность, особенно после потопления лайнера «Лузитания», но у него было несколько близких друзей, а в вашингтонском обществе он вел себя довольно спокойно. На французских и английских послов оказывалось большое давление. Многие хотели, чтобы они занялись той же пропагандой, которую вел немецкий посол. Французский посол Жюль Жюссеран так много лет прожил в этой стране, что прекрасно знал Соединенные Штаты и их народ. То же самое можно сказать и об английском после, сэре Сесиле Спринг-Райсе, и ни один из них не согласился бы на ведение активной пропаганды. Возможно, они считали, что некоторые американские граждане сильно заинтересованы в этой пропаганде, и последующие события подтвердили их суждение!

Сэр Сесил Спринг-Райс бывал в нашей стране в молодости. Он стал большим другом семьи Теодора Рузвельта и сохранил эту дружбу надолго, так что, когда мы приехали в Вашингтон, нас встретило британское посольство. Сэр Спринг-Райс был большим любителем чтения и американской истории. Когда я впервые села рядом с ним за ужином, он спросил меня, какую из американских историй я считаю лучшей. Я начала колебаться, и он заметил, как странно, что мы, граждане Соединенных Штатов, так мало знаем о своей стране. Сэр Юстас Перси, один из младших сотрудников посольства, тщательно изучал нашу Гражданскую войну и побывал на всех полях сражений. Мало кто из молодых американцев проделал то же самое.

По Вашингтону бродили рассказы о «Пружине», как его называли близкие, и его странностях. Рассказывали, что однажды он вернулся с долгой прогулки под дождем, поднялся наверх, оделся к ужину, вернулся в кабинет и сел читать у камина. Вскоре зазвонил колокольчик, и он встал, проделал обратный путь, надел все мокрое и спустился в таком виде к ужину!

Без леди Спринг-Райс многие официальные обязательства выполнялись бы не вовремя. Я была в посольстве, когда она