– Как ты можешь?.. – выдохнула она, чувствуя, как наполняются ненужными сейчас слезами глаза.

– А как можешь ты? Я ведь тоже человек, у меня тоже есть сердце, которое болит, когда я смотрю на тебя, когда думаю о тебе…

– Саша… я останусь с тобой сегодня, я буду приходить к тебе в любое время, когда ты захочешь…

– Будешь, значит, моей любовницей? – снова усмехнулся подполковник. – В любое время? Смогу гордиться – сама Наковальня ко мне, простому менту, по первому свистку является!

Марина не отреагировала на эту фразу, сейчас ей было совершенно неважно, что именно он говорит, в каком тоне. Она действительно была готова на все ради одного телефонного звонка, ради того, чтобы завтра утром, когда она вернется, Хохол оказался дома.

Ромашин грустно посмотрел на ее опущенную голову, на гладко убранные в пучок черные волосы. Он понимал, что поступает не по-мужски, заставляя любимую женщину делать что-то против ее воли, причиняя ей страдания. Но справиться с собой тоже не мог – желание быть с ней охватило его целиком, почти лишило рассудка.

– А ведь мне ты нужна не как любовница, – хрипло проговорил он, отворачиваясь. – Ты нужна мне как жена, я ничего больше не хочу.

– Саша… проси что хочешь, но не это, не это… – Коваль уронила голову на колени и заплакала.

Он молча погладил ее по волосам, потом поднялся и вышел. Марина услышала, как он набирает номер, щелкая клавишами мобильника, потом отдает короткое распоряжение:

– Давыдов? Это Ромашин. Там сегодня к тебе привезли некоего Влащенко Евгения Петровича… да, Хохла, Хохла. Под мою ответственность выпусти его прямо сейчас. Да, пусть идет на все четыре, нет за ним ничего. Спасибо. Да, еще передай ему, чтобы отзвонил, как домой приедет, по известному ему телефону. Так и скажи, он поймет. Все.

Коваль потеряла дар речи… он все-таки сделал это, сделал, несмотря ни на что. Она встала и пошла к нему, найдя его в кухне – Ромашин курил, глядя в темное окно невидящими глазами. Марина осторожно обняла его сзади за талию, прижалась и прошептала:

– Сашенька, спасибо тебе… спасибо…

– Не плачь, – глухо попросил он, не оборачиваясь. – Он позвонит тебе сразу, как приедет домой. Ты тоже можешь ехать.

– Нет… я останусь.

– Я не хочу такой благодарности и жертв от тебя тоже не хочу.

– Это не благодарность и не жертва…

– Еще скажи, что ты спишь и видишь, как бы остаться со мной. Ты получила все, чего хотела, – уезжай.

– Почему ты гонишь меня? – уткнувшись лицом в его спину, тихо спросила Коваль. – Неужели не хочешь, чтобы я осталась с тобой на ночь?

– Нам обоим от этого станет только хуже и больнее. Ты и сама это знаешь… – Он повернулся и поднял ее голову за подбородок, внимательно посмотрел в глаза и поцеловал. – Все, уезжай, иначе я не смогу отпустить тебя…

Марина вышла из дома и села в машину. Порядочный человек остается порядочным в любой ситуации – мог бы воспользоваться тем, что она сама предложила, но не стал. Вздохнув, она завела мотор и выехала за ворота.

Дорога была абсолютно пустой и темной, загородные трассы вообще почти не освещаются, только свет фар бил вперед двумя яркими лучами. Коваль не гнала, ехала потихоньку, выложив на всякий случай на сиденье свой «вальтер».

«Интересно, Хохол уже дома или нет?» – Только успела додумать эту мысль до конца, как зазвонил телефон, и Марина схватила трубку:

– Да, слушаю!

– Котенок, где ты? – заорал Женька.

– Я еду домой, не волнуйся, минут через тридцать буду. Как ты?

– В порядке, но ты где была, на улице глубокая ночь!

– Приеду и все расскажу. Ты меня не жди, ложись спать.

– Не хватало еще! – возмутился он. – Я дождусь.

– Как хочешь…

Теперь придется выслушивать и от него тоже, когда он узнает, где и у кого она была сегодня ночью. И не факт, что он поверит в то, что у нее с Ромашиным не произошло ничего…

«Да и хрен с ним, мне неважно, что он подумает, для меня главное то, что я смогла вытащить его, что он снова со мной».

Вот и ворота коттеджа, теперь бы еще пульт от них найти – и порядок, но железная дверь поехала сама по себе, и Коваль увидела Хохла, впускающего джип внутрь. Припарковавшись у ворот гаража, Марина вышла и устало опустилась на землю возле колеса; внутренняя собранность уступила место апатии и безразличию. Женька сел рядом с ней, притянул за руку и заглянул в глаза:

– Что с тобой, котенок? Ты на себя не похожа, где была-то?

– У Ромашина.

– И? – напрягся Женька, сжав ее руку.

– Что? Ты на свободе – что еще?

– И чего это стоило тебе?

– Ничего.

– Скажи правду, котенок, я не предъявлю тебе…

– Ты – мне?! – заорала Коваль на весь двор, вскакивая на ноги и упираясь кулаками в бока. – Ты – не предъявишь мне?! А за что?! За то, что твоя задница не на киче, а дома, в теплой постели? И что при этом еще и любимая… телка рядом?! И ты мне предъявить что-то собрался?! Пошел ты к такой-то матери, вот что я тебе скажу! – Она сорвалась с места и побежала в дом, шарахнув дверью спальни.

Сорвав всю одежду и кинув ее на пол, влетела в душевую, встала под прохладную воду, сбрасывая напряжение и злость. Чертов Хохол – она вытащила его, а он считает себя вправе обвинять ее в том, каким способом сделала это! Как умела, так и сделала! Растерев себя жестким полотенцем, Марина вышла из душевой и пошла на балкон, забросила на перила ноги и закурила сигарету.

«Уже светает, надо бы поспать хоть чуть-чуть, а сна ни в одном глазу, текилы, что ли, засадить стаканчик?» Решив, что это блестящая идея, Коваль отправилась на кухню, где в барчике должна была стоять начатая бутылка «Хачиеды». Не включая света, зашарила по полке и вздрогнула от раздавшегося за спиной голоса, едва не уронив бутылку на пол:

– Не ищи, я убрал. Это не текила, а минералка.

– Шпионишь? – враждебно спросила Марина, поворачиваясь к нему.

Хохол сидел за барной стойкой в темной кухне, обхватив руками большую кружку с чифирем. Дотянувшись до стены, он включил свет и вздохнул, глядя на стоящую у открытого барчика Коваль:

– Я хорошо тебя знаю.

– Тогда почему ты позволил себе усомниться во мне?

– Я не усомнился, я спросил. Имею право знать, какой ценой далась моей женщине моя свобода.

– Даром.

Она развернулась и пошла к себе, но Хохол одним прыжком догнал и подхватил на руки, унося к себе:

– Прости меня, я урод и скотина, я ревнивая тварь, конченый дебил, прости, котенок!

– Отпусти меня, я хочу побыть одна.

– Нет, котенок, не отпущу, пока не простишь, пока…