В это тревожное, бессмысленно текущее время Арчелли решил воспользоваться еще одной рекомендацией, выданной про запас. Некто Сурмилов, богатей, знаток тонких французских вин, благодаря которым он и приобрел связи во Франции. Он имел у себя на родине вес, но вряд ли был вхож в круг общения Бирона. Для того чтобы пробиться ко двору, мало сидеть на сундуках с золотом, необходимо еще иметь дворянское звание. Говорили, что Сурмилов уже купил его, но купленный титул не имеет нужного качества. Для окружающих он как был богатеем, заработавшим бешеные деньги на откупе, так им и остался.

Правда, все окружающие царицу немцы графами стали только в России, но на то они и немцы. Пребывая на вершине власти, они не желали знаться с низкородными местными жителями, которые лишний раз напоминали всем этим остерманам-минихам-левенвольде и, конечно, самому Бирону, кем они были в юности.

Но и этого мало. Уже в Петербурге, порасспросив кое-кого, аббат узнал, что Сурмилов крайне самоуверен и болтлив. Вроде бы и не сплетник, но мнит себя патриотом и поборником правды, а потому крушит все направо и налево, считая, что ему это позволено. Неприятная личность!

Аббат Арчелли долго вертел в руках рекомендательное, выданное на крайний случай письмо от маркиза N. и, наконец, отправился в дом откупщика. Из разумных соображений следовало бы взять с собой мадам де ля Мот — в разговоре с русским могла понадобиться переводчица — но аббат этого не сделал. Если он и здесь потерпит поражение, то ему совсем не нужен свидетель его унижения. Следовало надеяться, что, пробыв без малого год во Франции, господин Сурмилов овладел этим языком настолько, чтобы прочесть рекомендательное письмо и вести дальнейший разговор.

Фу-ты ну-ты, какой роскошный особняк отгрохал себе, как его… Карп Ильич, язык сломаешь с именами русских! Колонны, лепнина, фасад белый с бледно-бирюзовым… при доме сад с оранжереями, клумбами и беседками. Сад спускался к воде и имел крепкую пристань, к которой приставали не только лодки и ялики, но и струги, привозившие с Ладожского озера дрова, сено и зерно.

Арчелли принял важный слуга, очевидно дворецкий. Разговора не получилось, слуга ни слова не понимал по-французски. Однако в доме нашелся переводчик, шустрый малый в русской поддеве с вытаращенными, как у рака, глазами. Уважительно окинув взглядом сутану гостя, он сбивчиво сообщил, что хозяин его принять не может. Арчелли начал ругаться. Он понимал, что если сейчас не добьется свидания с Сурмиловым, то второй раз сюда не придет. В конце концов, и у него есть гордость. Перепуганный малый сообщил, что господин Сурмилов рад бы принять гостя, но его сейчас нет дома, «он на складах, что в Литейной стороне».

Как невообразимо путано и глупо говорят на языке Расина русские слуги. Арчелли не понимал и половины его объяснений.

— Хозяин не похвалит вас за вашу работу, — кричал он с яростью. — В конце концов, в этой встрече заинтересован больше господин Сурмилов, чем я. Это дело государственной важности.

Он и очухаться не успел, как его, без остановки изливающего хулу на весь род людской, запихнули в карету.

«Сейчас, через десять минут домчим», — приговаривал слуга по-русски, вставляя при этом французские слова, из которых Арчелли все-таки понял, что его сейчас доставят к Сурмилову.

Склады на Литейной стороне располагались рядом с бывшим дворцом казненного пятнадцать лет назад царевича Алексея. Когда-то Петр решил, что набережная Литейной части, называвшаяся тогда Береговой Каменной линией, станет главной улицей его города. Планировку Литейной стороны делал сам Трезини. Такой она осталась: параллельные Неве проспекты под прямым углом пересекались другими, более скромными улицами. Как-то сам собой здесь вырос аристократический квартал. Вдоль Невы селились в основном родственники и сподвижники Петра. Здесь жили и сын Алексей Петрович, тогда еще наследник престола, и любимая сестра Наталья Алексеевна, и вдовы братьев — Федора и Иоанна. Конечно, здесь же размещался Литейный двор, на котором отливали зело важные для государства пушки. Рядом размещался дворец генерал-фельдцейхмейстера и директора Литейного двора Брюса.

Но все это было давно, двадцать лет назад. Старые дворцы были сплошь деревянными, крашенными под кирпич. Крыши у тех дворцов покрывали еловой щепой или досками. Иные, по примеру норвежцев, покрывали крыши поверх щепы кусками дерна. Летом цвел на кровле зеленый луг: и тепло, и от дождя защищает. При царице Анне Иоанновне, дай ей Господь здоровья, город стали строить основательнее, а эти старые дома пошли на снос или были отданы в службы. Сурмилов подсуетился и отхватил себе изрядный куш — получил и строения, и землю под ними. Старые дома починил, вырыл глубокие погреба, обновил пристань.

Сюда и привезла Арчелли карета.

На этот раз он был принят сразу, но нелюбезно. Разворачивая письмо, Сурмилов одышливо продолжал кричать кому-то вдогонку распоряжения, даже кулаком грозил, потом достал огромный фуляр, обтер потный лоб и только тогда принялся за чтение. Прочитал один раз, второй, внятно повторил имя рекомендателя маркиза. И тут на глазах аббата произошла метаморфоза. Суровый, с простоватым, мужицким лицом русский материализовался в вежливого до приторности китайца. Глазки его превратились в щелочки, улыбка растянула губы, явив сладкое и несколько неестественное выражение, которое намертво прилипло к коже подобно машкерадной личине.

— Повторите ваше имя, пожалуйста. Я как-то не расслышал. Пойдемте в контору, там и поговорим.

С первой же фразы откупщика Арчелли понял, что правильно поступил, не взяв с собой Николь. Сурмилов довольно бойко болтал по-французски, и хоть речь эта была уморительно смешной, «моя твоя понимать», но главное, эта фраза была правдивой. Он действительно все понимал. Пусть путает время и окончания, шут с ним, главное, с этим мнимым китайцем можно договориться.

О, господин Арчелли, все ясно без слов. Я веду серьезные торговые дела с Францией. Это военные и дипломаты выдумали играть в войну, но мы, серьезные деловые люди, выше этого. Конечно, в русских хоромах сейчас ведутся другие разговоры, все вокруг патриоты, искренне ненавидят Станислава Лещинского и защищающих его негодников французов. И они правы. Но частное дело есть частное дело.

— Итак, чем я могу быть вам полезен? Изложите суть дела.

Арчелли приосанился.

— Не буду скрывать, милейший Карп Ильич… — Аббат хотел подсластить пилюлю, но отчество в его исполнении прозвучало так уморительно, что тот с удовольствием расхохотался.

— Зовите меня просто Карп. Это легко выговорить. У русских есть такая рыба. Рыба карп.

— Рыба карп, — покорно повторил Арчелли и смешался, понимая, что лепит какую-то глупость.

Сурмилов еще более развеселился, серьезный разговор как-то не получался. Арчелли насупился и бухнул без всяких экивоков:

— Мне нужно, чтобы вы устроили мне приватную встречу с их сиятельством Бироном.

Вот здесь серьезный разговор сразу получился. Улыбка сползла с лица Сурмилова, глаза приняли нормальный вид, то есть округлились, и Арчелли увидел, что они карие, хитрые и опасные.