Последняя фраза слетела с уст Кузнецова непроизвольно. Машина вдруг неловко вильнула, хотя асфальт по-прежнему оставался сухим и ровным, а Глорин замер, не зная, что сказать. Водитель тоже метнул странный взгляд на Павла Николаевича. Спокойными оставались только женщины. Вера увлечённо искала в своём букете соцветия с пятью лепестками, а Катя, казалось, задремала, откинувшись на мягком удобном сиденье.

– Вы это о чём, Павел Николаевич? – прищурив глаза, спросил наконец Глорин.

– Ни о чём, просто так, – оценив свою оплошность, Кузнецов уже не пытался скрыть неприязнь к собеседнику. – Остановитесь, пожалуйста, – обратился он к водителю. – Дальше не надо заезжать, уже Башкирия началась. Возвращайтесь, а то скоро темно будет.

– И на том большое вам спасибо, – поддержала мужа Вера и легко, как молоденькая девочка, выпорхнула из остановившейся машины.

Вера поняла причину, прервавшую так замечательно начатое путешествие, так как знала из рассказов мужа, в чём подозревается Глорин. Заводить разговор на эту тему не было ни малейшего желания, и они, сойдя на обочину, помахали вслед удаляющейся в обратном направлении машине с одним желанием: побыстрее забыть о ней.

Высокая дорожная насыпь вдалеке переходила в мост, пересекающий широкую долину с игривой горной речкой. Тайга в этом месте далеко отступала в стороны, только отдельные сосны, не захотевшие сбиваться в общую гущу, привольно распустили свои могучие кроны, бросив уже длинные тени на восток. Внизу, на самом берегу мирно раскинулась небольшая деревушка, по-башкирски – аул. До неё было не больше километра, там Кузнецовы и решили переночевать. Взявшись за руки, они не спеша пошли вдоль пустынной дороги, надеясь найти пологий спуск в долину. Они болтали не переставая, смеялись, найдя камушек, перебрасывали его кедами друг другу, потом отшвыривали далеко вперёд и бежали к нему наперегонки. И вдруг огромное вишнёвое пятно затмило всё перед их глазами…

На следующий день, в понедельник, Глорин спокойно появился в мастерской Кузнецова, попросил Прыща упаковать готовые иконы, бросил на его стол сколько-то крупных купюр… но из подъезда, у которого его поджидал капитан Дроздов, так и не вышел. Глеб, позвонивший Жарову и тут же выскочивший из мастерской вслед за Глориным, не понял, куда тот исчез. Оба парня в растерянности стояли на месте до тех пор, пока не подъехали Жаров с Кротовым.

– Как испарился, – искренно, чуть не плача сокрушался Олег. – Я же видел, когда он вошёл, и ни на минуту не отлучался. Ни на минуту! А Глеб сразу за ним бросился в коридор. Пропал…

– Не вешать нос, гардемарины! – Жарову хотелось подбодрить своих незадачливых помощников, хотя сам он едва сдерживался, чтобы не сорваться.

Злился и Кротов. Нет, не на капитана Дроздова с Глебом, сделавших всё, что от них зависело. Он злился на свою злость, которая была верным спутником беспомощности. Но беспомощность майор не признавал. Он понял, что они имеют дело с умным преступником, и даже зауважал его как достойного противника, на которого не обидно тратить время.

– Глеб, возвращайся в мастерскую и будь там до вечера. Ты никуда не спешишь?

– Нет.

– Вот и хорошо. Если что заметишь подозрительное в поведении Прыща, сразу звони. А мы поехали, нечего здесь толкаться. – Кротов пожал Глебу руку и сел в машину, где его уже ждали Жаров и Дроздов.

Вернувшись в мастерскую, Глеб уселся в кресло у окна.

– Я ничего не понял, Глеб, что случилось? Куда ты помчался сломя голову и что это за люди к тебе приезжали? – Прыщ подошёл к окну и отодвинул край тяжёлой шторы.

Глеб только сейчас сообразил, что окно мастерской смотрит в сторону подъезда и Прыщ видел всё. «Ну и что, если видел? – мелькнуло в голове. – Какие теперь могут быть секреты?»

– А вы знаете, кому сейчас отдали иконы? – вежливо спросил Глеб у Прыща, поскольку был намного моложе его.

– Как кому? Нашему заказчику, господину Глорину.

– Не смешите меня! Нашли господина. Это вор, а возможно, и убийца. Мне папа говорил, что иконы, которые он реставрировал перед отъездом, были украдены у староверов. Слышали, наверное, эту историю? В городе, по-моему, все о ней знают. И в газетах писали, и по телевизору показывали тот скит. Святое Поле, кажется, называется.

– Да-да! Как не слышать. Павел Николаевич тоже об этом рассказывал. Но чтобы гос… наш клиент был преступником… Не знаю, Глеб. Мне, честно сказать, не верится.

– Конечно, пока он только подозреваемый. Но тогда почему этот самый Глорин куда-то пропал, выйдя из нашей мастерской?

– Пропал? Вот так новость! – искреннее удивление Прыща смутило Глеба настолько, что он более миролюбиво взглянул на помощника отца.

– Вот именно. Если человеку нечего бояться, он не прячется. – Глеб посмотрел на стол Прыща, но оставленных Глориным денег там уже не было. – И рассчитывается за работу вовремя и сполна. Нет, Толя, что ни говорите, а этот клиент очень подозрительный.

– Да, он оплатил только часть. Немного, но всё-таки заплатил. Сказал, что остальные деньги отдаст через пару дней. – Прыщ достал из кармана несколько скомканных купюр и протянул Глебу. – Возьми, пригодятся. А свой процент я заберу с окончательного расчёта.

– Оставьте их себе, Толя. До возвращения родителей у меня денег хватит. У вас семья, они вам нужнее.

Прыщ как-то по-особому посмотрел на сына хозяина и молча отошёл. Бросив на свой стол деньги, он вдруг засуетился, как обычно включил чайник, достал из шкафа вазочку с печеньем, расставил чашки и пригласил Глеба составить ему компанию под кофе.

– Сейчас, Толя, только позвоню родителям. Интересно, куда они уже добрались, мои путешественники.

Но из трубки второй день шёл один и тот же ответ: «Абонент временно недоступен. Перезвоните позже». Неприятная история с Глориным, безответные звонки родителям вконец испортили Глебу настроение. Ни бесконечная болтовня Прыща, ни попытки править черновик пояснительной записки к дипломному проекту не смогли вывести Глеба из мрака беспокойства, всё больше охватывавшего его.

Скоротав неимоверно затянувшийся день, Глеб вместе с Прыщом вышли из мастерской. Сразу ехать домой, в пустую квартиру не хотелось. Глеб долго гулял по улицам города, бесцельно заглядывал в магазины, останавливался перед афишами, ещё несколько раз набирал номера родителей. Ему звонили сестра отца – Лиза, Шведов, незнакомый батюшка, назвавшийся отцом Константином, Жаров, Кротов. Всякий раз Глеб выхватывал из кармана мобильник в надежде услышать родные голоса, и всякий раз имена и цифры на экране разочаровывали его. Единственный звонок, на который он с удовольствием ответил, был от Татьяны. Она спросила, где он сейчас, не давали ли знать о себе родители… Ещё о чём-то поговорили, но наконец и этот девичий голосок, день ото дня становившийся всё более желанным, отлетел, растворился в облаках эфира, оставив только напоминание о себе в виде чёрной с прозрачными кнопками коробочки мобильника. Глеб нехотя сунул его в карман куртки и медленно пошёл домой.