болтун и хохотун», добрый, умный парень, взяв гитару, как-то плохо спел про каких-то лошадей, утонувших вместе с баржей. Всех возмутил, но слушали молча, и это после признанного рокера Хмелевского. Он понял, и чтобы реабилитироваться, вдруг сказал: «У меня товарищ — реальный гений дзюдо, тьфу, гений каратэ».

Каратистами у нас тогда были все, кроме меня — сейчас очень интересно вспомнить степень непосвященности ребят и их придумывания на эту тему: девяносто девять процентов рассказов и один процент показов. Я в тот момент уже занимался боксом.

«Богато бачили таких гениев», — произнес задумчиво, имитируя хохляцкий акцент и глядя на море, хорошенький светлоглазый Саша Костенко. «Без базара познакомлю всех, спорим еще на два пива. Все будем заниматься и станем мастерами». В итоге после этого разговора из всех на «Маяк» пришли только Ваня и я. В зале с крашенными зеленой краской полами появились люди, одетые в белые каратэги. Я зауважал Лактионова. Тренируюшихся было человек семь. Самый старший и значительный Тадеуш Касьянов оказался не главным. Сенсей — изящный журнальный красавец с аккуратной прической — мне сначала не понравился, но когда тренировка окончилась, я готов был на коленях ползти за ним на край света. Это был тогда никому еще не известный Алексей Штурмин. Ему было лет двадцать. Когда я в компании Вани с подобострастным выражением лица ждал во дворе его выхода и обдумывал, как принято здороваться с подобными людьми, он вышел и с улыбкой просто протянул нам руку. Эта метаморфоза, произошедшая с ним после отданных им же громоподобных команд и демонстрации безупречной техники, меня поразила. Примерно подобное случилось со мной, когда патриарх Алексий, впервые посетив мою мастерскую, не дал мне возможности продемонстрировать заученные просьбы о благословении и просто поздоровался за руку.

На следующей тренировке в школе появились два «красавца» с белыми поясами, в дзюдогах до колен, купленных в Военторге. Потом я ходил уже один, преисполненный романтических ощущений. Отличие от бокса со стороны было таково: раньше Рукав все время ходил с разбитой рожей, теперь хромой со сломанными руками. Как-то на очередном симпозиуме творческой молодежи девочки-балеринки спросили меня: а вы, наверное, пианист? Кисти обеих рук у меня были в гипсе. Учитывая то, что я вскоре поступил в Суриковский на факультет скульптуры, это было вовремя. Анализируя те времена, испытываю смешанное чувство. Например, все люди с узкими глазами вызывали гиперуважение. Никаких белых драчунов на экранах, кроме Бельмондо, не было. Фетиш иероглифов (вырезалось и клеилось все и везде), плакаты, книги и конечно же фильмы. Видики появились гораздо позже. Сколько времени теряли в очередях в клубы и подобные места, когда должно было что-нибудь демонстрироваться… Перепечатки самиздатовских дзен-буддистских книг остались со мной на всю жизнь. Чуть позже появилось великое Дао. Эти философские представления повлияли сильно на мое искусство и сейчас рикошетом влияют на моих учеников по скульптуре. Что еще выявилось в связи с каратэ, так это какое-то совершенно отличное от прежнего чувство друга, друзей, дружбы вообще. Полное отсутствие возможности реалистически оценивать ситуацию. Чувство опасности, страха — неоправданно исчезло. Не буду перечислять всякие случаи из «героической» юности, чтобы не показаться суперменом с недалеким умом. Но вот как ухитрялись оставаться живыми ребята из Центральной школы, участвовавшие в разных переделках, сейчас совершенно непонятно.

Возвращаясь к Штурмину, хочу сказать, что он был всегда спокоен, весел, приветлив, со вкусом одет. Никак его облик не вяжется с тем, что с ним сделали. За подвижническую жизнь человека не раз хотели уничтожить. Поясню для тех, кто не в курсе: в 1981 году партия решила поставить каратэ вне закона. И учредила соответствующую уголовную статью, после чего все школы позакрывали, а тренеры были вынуждены уйти в подполье.

Хорошо, что его с таким внутренним стержнем не удалось сломать, как ни пытались. О своих годах заключения он мне скупо, сдержанно рассказывал. Я просил написать, но он ограничился небольшой книжечкой стихов, объясняя тем, что чистую правду написать невозможно, а адаптированную — неинтересно. Я для этой книжки стихов рисовал иллюстрации, не переставая расспрашивать. И все полнее и полнее представлялся ужас случившегося. При этом Штурмин выглядит и ведет себя так, что можно подумать, что эти без малого девять лет он провел где-нибудь на островах, ловя рыбу и собирая гербарий.

Нужно понимать, какого масштаба дело ему удалось сделать. Он зажег огромную часть молодежи любовью к каратэ — к восьмидесятым единоборствами занимались уже порядка шести миллионов человек! Таким образом сделал из нас, советских людей, достойных граждан.

Говорят, с подачи Володи Винокура (респект ему) Учителя наградили государственным орденом Почёта, а японцы присвоили ему девятый дан. Слава богу, что в наши дни все это стало возможным. От себя скажу, я благодарен судьбе за то, что она подарила мне такого Учителя — такого друга. Мне хотелось написать то, чего не напишут другие, чтобы не повторяться. Несколько ироничный тон продиктован тем, что недолюбливаю ложный пафос. Штурмин навсегда остался моим Учителем и другом. За это я благодарю Ваню Лактионова, который давно ушел от нас, царство ему небесное. И еще я благодарен судьбе, что она дала мне мощнейший, нерушимый, как океан, тыл.

И как часто бывает в дзен-буддистских легендах, после этого знакомства мне открылась еще одна ступень просветления, толчок — дверь унылой анфилады однообразной и тупой советской жизни с агиткой распахнулась, потянуло апрельским морским воздухом, открылись простирающиеся в сумерках поля с редкими огоньками на горизонте, и не сразу, а по одному формировались и с прошествием времени постепенно поднимались фигуры вновь приобретенных братьев-воинов. Сергей Шаповалов — гений обитания в воздухе. Возможно, никто в мире не был близок к тому, что умеет он. Виталий Пак — фарфоровой красоты и изящества мастер с армией корейских товарищей, каждый из которых явление: Шин, Хан, Кан. Люди очень трогательно и тонко организованные. Коварный весельчак Саша Костенко. Саша Иншаков — благородный мастер, справедливый Робин Гуд, не забывающий о себе. Сдержанный и немногословный трудяга Гена Антонов с кулаками терминатора, не знающими усталости. Володя Томилов — античный Дорифор, защищающий своих учеников от всякого рода невзгод, обладающий поистине страшной скоростью удара. Великий и ужасный Юра Кутырев, взгляда которого бывает достаточно, чтобы сами собой решались все разногласия между сторонами. Хотелось бы продолжать этот список, но это надолго.

Большая языческая богиня

Лет с шестнадцати я все время рисовал придуманную, как мне казалось, девушку. Как вдруг она явилась мне в реальности. У нее было мужское древнеримское имя Инна. Они с одним моим