Она выдохнула и распахнула дверь. Ледяное выражение лица сразу пропало всуе – нагруженный пакетами и бутылками, Эдик тщетно пытался удержать под мышкой коробку со стаканами, в кулаке – горлышко бутылки, а другая рука, с растопыренными, как крабьи клешни, пальцами держала еще с десяток полиэтиленовых пакетов.

– Помогай, – не слишком разборчиво произнес он, потому как придерживал подбородком целлофановую обертку – очередной букет роз.

Поэтому сразу на гневную тираду Ксения не решилась, а вместо этого неловко перехватила букет левой рукой.

– Колется. Я вроде как забыл, что у меня не пять рук, – потер подбородок Эдик, целуя ее с родственной непосредственностью в щеку – Эдикова щека после улицы была приятно прохладной и по-мальчишески гладкой. – Думал, шипы прорвутся и изранят до крови. Буду ходить героем. А так получился из меня только соцработник на дому.

Ксения молчала. Эдик скинул ботинки и прошел с пакетами на кухню, начал разбирать содержимое.

– Сейчас еще спущусь в машину – я приобрел тебе на первое время микроволновку и пароварку. К ним прилагаются целые кулинарные тома: можно что угодно готовить, – подмигнул он, выглянув к ней в коридор. – А сами агрегаты, в зависимости от ремонта, передвигать в любую комнату. Каково?

Ксения, доковыляв до кухни, молча прислонилась к дверному косяку. Он наконец поднял на нее глаза.

– С тобой все в порядке?

– Нет, – помотала головой она. – Со мной все не в порядке.

Эдик вскочил, обеспокоенно заглянул ей в глаза:

– Что случилось?

– Я звонила в больницу. Искала твою маму.

Эдик нахмурился:

– Зачем?

– Она еще там лежит?

– Да нет, выписалась. А что, собственно, происходит? – он сунул руки в карманы.

Ксения кивнула: она на его месте тоже сунула бы – чтобы скрыть дрожь. Впрочем, ее голос все равно дрожал сильнее.

– Происходит вот что: пару недель назад на меня напали и, возможно, превратили в профессионального инвалида. Я не знаю, кто это сделал и почему. А неделю назад появился ты. И оказался дизайнером.

– Ну да, – растерянно нахмурился Эдик.

– Ты сказал, что в больнице лежит твоя мать. Но никто с фамилией Соколовская там не лежал.

Она выжидательно смотрела на него. Он вынул руки из карманов и взял единственную, что у нее была не в гипсе, руку в свои.

– Я не знаю, кто там на тебя напал, Ксения. Но у моей матери девичья фамилия – она ее себе вернула после развода. Так что да – Соколовская там действительно не лежала. Но если ты проверишь…

Ксения почувствовала, как краска заливает лицо. Что же она за дура! Почему позволила своей матери разрушить то немногое, что появилось у нее в личной жизни?! Ведь существовало такое элементарное, а главное – логичное объяснение. А она его просто не видела!

– Прости, – Ксюша сжала его руку. Теплую, надежную. Как она только могла его подозревать! – Прости. У меня последнее время нервы не в порядке. Сначала бабушкина смерть, затем какие-то кошмары, боязнь преследования… А потом и на самом деле…

Он тем временем аккуратно подвел ее к кровати, Ксения вовсе не грациозно – но уж как смогла со своей перевязанной ногой – легла, натянула одеяло до подбородка. Стыдно, как стыдно!

– Не нужно извиняться, – улыбнулся Эдик, покачиваясь на носках рядом с ее изголовьем. – В Америке в твоем случае люди бы уже на пятьдесят часов психоанализа наговорили, чтобы прийти в себя. А ты – видишь, какой стойкий оловянный солдатик!

– Да уж, – жалостливо улыбнулась Ксения. – Особенно голова. Оловянная.

– Ничего. Я сейчас согрею супу – взял тебе на вынос куриного бульону с лапшой в ресторане на Сенной. А то грипп гуляет по городу, а ты и так ослаблена после больницы. Будешь?

У Ксении защипало в носу: куриный бульон варила ей бабушка, как панацею от всех жизненных бед. Так оно на самом деле и было… Она молча кивнула, а Эдик вышел и вскоре вернулся с аккуратно запакованным еще горячим супом и ложкой. Рядом с судком оглушительно благоухал завернутый в фольгу хачапури. Ксения смущенно сглотнула подступившую слюну. Эдик развернул фольгу и оторвал ей кусок. Золотистая корочка и текущий обжигающий сыр – взяв в руку лепешку и вонзив в нее зубы, Ксения растерялась: наметилась проблема организационного плана: рабочая рука у нее была одна – левая. А как же суп?

– Я тебя покормлю, – улыбнулся, разрешив ее муки, Эдик.

– Не на… – начала она, но ложка со свежим бульоном уже появилась перед ней, и она по-детски покорно, уже полностью погрузившись в воспоминания о том времени, когда ее, школьницу, выхаживала бабушка, открыла рот.

– Ложечку за маму… – довольный собой, начал Эдик вечную родительскую побасенку.

Где-то между ложечками, которые следовало съесть уже за каких-то совсем далеких родственников, Ксения честно рассказала Эдику об их с Машей расследовании, в котором мало толку, но много интересного, связанного с эпохой. Эдик слушал скорее из вежливости, более озабоченный тем, чтобы бульон не капнул на пододеяльник. Когда трапеза окончилась, он был уже в курсе всех деталей.

– А еще, – откинулась на подушки обессиленная сытным ужином и признаниями Ксения, – у меня есть бабкина тетрадь с записями – ничего интересного, скорее хозяйственного толка: счета за электричество, за дрова – это еще до того, как провели паровое отопление. Тамара Зазовна рассказывала, что это была сложносочиненная история: сначала следовало отстоять очередь и получить «дровяные карточки» в домоуправлении по месту жительства. Там подсчитывали, кто на сколько кубометров имеет право. Потом ездили на склады на окраине города – тут главным был дядя Леша Пирогов: у него имелись свои выходы на «дровяное» начальство.

– Дядя Пирогов, похоже, был на все руки мастер! – подмигнул ей Эдик.

– Аршинин тоже был отличным хозяином: и плотничал, и столярничал, даже игрушки детям делал. Но…

– Но у него не было таких выходов на дефицит, как у вашего мясника-Пирогова, – завершил фразу Эдик.

Ксения нахмурилась:

– Знаешь, не думаю, что тут все так однозначно. Проводник – а он работал проводником на поездах дальнего следования – по советским временам была выгодная профессия.

– Возил дефицит с разных концов нашей необъятной родины?

– Например. Плюс дополнительные – неучтенные – пассажиры. Риск – минимальный. При любой проверке можно сказать, что провозимый товар – подарок родственников с Урала. То есть он был скромен, особенно не зарывался, однако на платья и презенты молодой жене вполне хватало.

– Тогда отчего не стал первым парнем в вашей коммунальной квартире?

– Характер. Пирогов – и выпить любил, и шутнуть, уверенный в себе, простой такой мужик из серии «простота хуже воровства». Кстати, воровать он тоже умел. А Аршинин – тихий, очень семейный. Поэтому выбирать дрова посылали именно Пирогова. Он за прибаутками отоваривался качественной древесиной – побольше березы, на худой конец сосна. А не какая-нибудь там осина, которую сплавляли по реке, поэтому она, плюс ко всему, оказывалась еще и мокрой. Он же, Пирогов и добывал грузовик-полуторку, чтобы свезти эти дрова во двор. Потом в операцию вступала «брошенка» Лоскудова – шла на Кузнецкий рынок, договаривалась с «пильщиками», дюжими мужиками с ко́злами, двуручными пилами и топорами. Тамара Зазовна говорит, лучше ее никто не мог торговаться, била на жалость. А моя бабка, как самая молодая и с техническим образованием, занималась подсчетами – ей все доверяли. Вот… – Ксения вынула тетрадку в клеенчатом переплете, открыла на странице с отчерченными синими чернилами реестрами: идеально прямые линии, а почерк – залюбовалась она. Вот общие таблицы на всех обитателей коммуналки: дрова, свет, телефон. Вот таблицы личного толка: это Ира решила сшить, или, как тогда говорили, «построить» себе зимнее пальто.