Лу не пробыл в пансионате и года, но уже было ясно, что он не прижился. Поначалу он сам очень старался, чтобы ему здесь было хорошо. Нашел еще одного старика-еврея по имени Джордж, и они подружились: играли в карты и посещали синагогу по субботам (от последнего Лу всю жизнь старательно уклонялся). К нему проявили романтический интерес сразу несколько дам, однако он по большей части не обращал внимания на их авансы. Однако не всегда. Как-то вечером он устроил у себя в квартирке небольшой прием: пригласил двух своих обожательниц, и они распили бутылочку бренди, которую принесли дамы.

“Но после этого отец потерял сознание, упал, ударился головой и в результате оказался в больнице”, – рассказывала Шелли. Причем когда его наконец выписали, он первый же потешался над собой: “Надо же, пригласил девчонок, а сам едва одну рюмку хлопнул – и вырубился!”

Итак, Лу проводил три дня в неделю у Шелли, а остальное время изо всех сил пытался наладить жизнь в пансионате, несмотря на все изъяны тамошнего уклада. И все вроде бы складывалось прилично. В девяносто два года Лу постепенно сумел организовать себе приемлемую повседневную рутину.

Но тут стало подводить тело. Усугубились симптомы ортостатической гипотензии. Он стал все чаще терять сознание и без всякого бренди. И днем, и ночью, и на прогулке, и когда вставал с постели. Постоянно приезжала скорая, то и дело приходилось ходить по врачам, делать рентген. Ситуация окончательно стала безнадежной, когда выяснилось, что Лу больше не может самостоятельно осилить долгий путь в столовую – по коридору, а потом на лифте. От ходунков он по-прежнему отказывался, и это был для него повод для гордости. Шелли была вынуждена загружать холодильник отца готовой едой, которую Лу мог потом разогреть в микроволновке.

Шелли поняла, что снова тревожится за отца. Он плохо ел. У него слабела память. И если не считать регулярных визитов медсестры и вечерних проверок, когда к нему заходила нянечка, Лу почти все время просиживал один-одинешенек у себя в комнате. Шелли видела, что отец совсем сдал и что ему нужен более тщательный уход и присмотр. И придется перевезти его куда-то, где есть круглосуточная сиделка.

Она посмотрела один дом престарелых неподалеку. “Он был из приличных, – вспоминает Шелли. – Чистенький такой”. Но дом престарелых – это дом престарелых. “Там вдоль стен в коридоре стояли инвалидные кресла, а в них обмякшие люди. Ужас!” – по словам Шелли, ее отец боялся попасть в такое место больше всего на свете. Он не хотел, чтобы его мир был ограничен койкой, шкафчиком, крошечным телевизором и занавеской, за которой лежит еще один совершенно чужой человек!

Но ничего не поделаешь – как ни ужасна была обстановка в доме престарелых, Шелли казалось, что ей все равно придется отправить отца туда. Я спросил: а почему?

– Я думала, что главное – это безопасность. А потом уже все остальное. Мне надо было обеспечить его безопасность.

Керен Уилсон совершенно правильно описала, как все это происходит. Шелли была любящей и преданной дочерью – но считала, что у нее нет другого выхода, кроме как отправить отца туда, куда он больше всего боялся попасть.

Я не отставал. Но почему?! Он же прекрасно приспособился к жизни в пансионате. Собрал по кусочкам пристойную жизнь – у него был друг, была какая-то рутина, все то, что ему по-прежнему нравилось. Конечно, в доме престарелых ему было бы безопаснее. Он очень боялся, что упадет – грохнется по-настоящему, и когда его найдут, будет уже слишком поздно. Но он был относительно счастлив. И, учитывая его характер, всегда выбрал бы место, где мог бы быть счастлив. Почему Шелли приняла другое решение?

Она не знала, что ответить. Ей было трудно даже представить себе другие варианты. Отцу нужен был присмотр, так? Иначе ему грозила опасность. Разве можно было оставить его в пансионате?

Так обычно и бывает. Если рядом с вами нет таких людей, как те, на чью помощь мог положиться мой дед; если нет большой семьи, всегда готовой обеспечить вам в старости жизнь, которую вы хотите вести, то вы, как и наши родители, бабушки и дедушки, обречены прозябать по строгим правилам внутреннего распорядка медицинских учреждений. Поскольку именно медицина пытается решить задачу, не имеющую решения, и организует это прозябание – несомненно, безопасное, но лишенное всего того, что дорого человеку на закате дней.

Это случилось в 1991 году в маленьком городке Нью-Берлин на севере штата Нью-Йорк. Молодой врач по имени Билл Томас провел эксперимент. Он сам не до конца понимал, что делает. Ему исполнился 31 год, он меньше двух лет назад закончил резидентуру и стал семейным врачом, а совсем недавно он занял должность главного врача дома престарелых “Чейз-Мемориал”, где проживало 80 глубоких стариков с тяжелой инвалидностью. Примерно у половины постояльцев были различные физические недуги, а у четырех из пяти – болезнь Альцгеймера или другие формы когнитивных расстройств.

До этого Томас работал врачом скорой помощи в больнице напротив дома престарелых. К нему на прием попадали люди с конкретными проблемами, которые было легко решить, – например, сломанная нога или ребенок, засунувший ягоду в нос. Если у больного было что-то более серьезное – например, подлинной причиной перелома ноги была старческая деменция, – то рабочий регламент Томаса предполагал, что он должен проигнорировать эту фоновую проблему либо направить больного к другим специалистам – скажем, в тот же дом престарелых. Поэтому Билл Томас и согласился занять должность главврача: для него это была возможность поставить дело иначе.

Персонал “Чейз-Мемориал” не ощущал никаких особых сложностей в своей работе, но глаза Билла Томаса еще не замылились, и он ясно видел отчаяние в каждой палате. Дом престарелых мог вызвать депрессию даже у собственного главврача. Билл решил все изменить. Первым делом он собирался наладить все то, в чем профессионально разбирался как врач. Он видел, что обитатели его учреждения совершенно обессилены и что дух их сломлен. Сначала доктор заподозрил влияние какого-то неучтенного заболевания или неправильного сочетания медикаментов. Поэтому он провел медицинский осмотр всех пациентов, распорядился сделать анализы и провести другие исследования, назначил другие лекарства. Прошло несколько недель, исследования были проведены и нужные изменения сделаны, однако результат был практически нулевым – разве что счета за медицинские услуги заметно выросли, а медсестры сбились с ног. Старшая медсестра поговорила с Биллом и убедила его остановиться. “Я перепутал уход с лечением”, – признался мне Билл.

Однако доктор Томас не сдался. Он пришел к выводу, что в его доме престарелых не хватает одного очень существенного ингредиента – жизни как таковой. И доктор решил в качестве эксперимента назначить пациентам жизнь – для начала в малых дозах. Его идея была столь же безумной и наивной, сколь и гениальной. А то, что он заставил персонал и обитателей дома престарелых воплотить эту идею в жизнь, – настоящее маленькое чудо.

Но чтобы понять, в чем состоял его план, как Билл до него додумался и как его осуществил, нужно сначала уяснить себе, что за человек этот доктор Томас. Во-первых, в школе Билл регулярно выигрывал все конкурсы по благотворительным продажам. Когда школьники отправлялись стучаться в двери соседских домов с декоративными свечками, журналами или шоколадками, чтобы собрать денег на нужды бойскаутов или школьной спортивной команды, Билл неизбежно уносил домой приз “Лучший продавец”. Кроме того, в старших классах его выбрали президентом школьного сообщества, а потом назначили капитаном школьной сборной по легкой атлетике. При желании Билл мог продать что угодно – в том числе и себя.