Павла Леонтьевна находит мою игру выразительной. Она говорит, что я стала настоящей актрисой. Иногда шутит, что я окончила театральный университет с золотой медалью. А я чувствую, что никогда не окончу этого воображаемого университета. Каждая новая роль – все равно что экзамен. Сдаю его и готовлюсь к следующему. И так будет всю жизнь. Актерскому ремеслу невозможно научиться разом навсегда, мы же не сапожники.

10 июня 1922 года. Керчь

Сказочный Карасубазар оказался обычной деревней. Задумалась над тем, какую силу имеют звучные названия. Порадовалась за себя. Я выбрала себе удачный псевдоним, превратившись из крестьянки в помещицу[114]. В Керчи нас встретили хорошо. Рядом с гостиницей – кинематограф. Мы с Павлой Леонтьевной смотрели «Вавочку»[115]и «Под ударами судьбы»[116]. Янова[117]сыграла Вавочку очень выразительно. Долго обсуждали с Павлой Леонтьевной, что будет, когда кинематограф заговорит. Пришли к выводу, что достойной конкуренции театру он никогда составить не сможет. Павла Леонтьевна подобрала очень удачное сравнение. Она сравнила театр с настоящим яблоком, а кинематограф – с бутафорским. Я поклялась, что никогда не стану сниматься в картинах, и покаялась в том, что когда-то, совсем недавно, имела такое желание. Моя добрая Павла Леонтьевна посоветовала мне не зарекаться и сказала, что кинематографом не стоит пренебрегать хотя бы ради известности. Привела в пример Янову. Кто бы знал ее дальше Киева, если бы она не снималась в картинах? Да еще и в скандальных, вроде «Дориана Грея»[118]. Я помню, какой скандал вызвала эта картина. Чего только не говорили о Яновой из-за того, что она сыграла мужчину. Известность Яновой после «Дориана Грея» выросла, но какой ценой! Я сказала Павле Леонтьевне, что мне не хочется такой известности. Я не хочу, чтобы меня осуждали. Я хочу, чтобы мной восхищались. Как Верой Холодной. Вспомнив Веру, мы обе прослезились. Невероятно жаль ее, бедняжку. Погибла такой молодой. Янова, насколько мне известно, эмигрировала.

Выгода наших гастролей в том, что помимо круп и прочего, что выдано нам в дорогу в счет нашего пайка, нам что-то выдают и здесь. Вдобавок приезды и отъезды сопровождаются не только митингами, но и «банкетами». Так, по приезде нас накормили кашей и ставридой. Не сомневаюсь, что накормят и в дорогу. Простота нашего бытия, когда-то невероятно угнетавшая меня и остальных, теперь уже никого не угнетает. Мы радуемся, когда вместо цветов нам дарят селедку. Мы вообще радуемся каждому пустяку. Омрачают эту радость лишь постоянные ссоры, неизбежные во время гастролей, когда нарушается привычный быт. Казалось бы, всем нам, давно знакомым друг с дружкой и многое испытавшим, следовало быть терпимее, но нет. Давнее знакомство не смягчает вспыхивающие ссоры, а, напротив, подливает масла в огонь. Начав ругаться из-за места в гримерной, люди вспоминают давние обиды, и ссора растет как снежный ком. С. И. часто вспоминает антрепренера Арцыбушеву[119], у которой было строгое правило: за каждое бранное слово, произнесенное в театре (разумеется, вне сцены), артист штрафовался на рубль, а любая ссора обходилась каждому, кто принимал в ней участие, в пять рублей. Хорошо бы и у нас завести такое правило, только штрафы брать не деньгами, а продуктами и табаком. Но наш добрейший Р. с этим не справится. У него прекрасный характер, но твердости ему недостает. А Павла Леонтьевна старается игнорировать все склоки. Ее возвышенная душа их не принимает. Я не раз была свидетельницей того, как она шла на уступки при малейшем намеке на ссору. Некоторые люди этим беззастенчиво пользуются вместо того, чтобы брать с нее пример.

12 июня 1922 года. Керчь

Все мы скептически относились к новшеству, предложенному Р. Новшество заключалось в том, чтобы не возить с собой декорации. Это очень тяжело, громоздко и хлопотно. За зиму и весну мы все обессилели, кроме того, выступать нам приходится в разных местах, и с перевозкой тоже есть трудности. Но совсем без декораций нельзя, считали мы, хоть какие-то декорации должны быть. Иначе непонятно. Но Р. сказал, что гораздо проще перед началом каждого действия рассказывать зрителям, где оно происходит, и что он возьмет это на себя. Р. сослался на китайский театр, якобы там всегда так делают. Мы были недовольны, но декорации находятся в ведении режиссера. На деле же оказалось, что задумка Р. не так уж и плоха. Он очень выразительно описывает место действия, бегает по сцене, машет руками. В эти моменты он похож на большого мудрого ворона. Зрители слушают его словно зачарованные и остаются довольны. Мы шутим, что в следующие гастроли не станем брать реквизит с костюмами. Р. отвечает на это, что тогда он и всех нас оставит в Симферополе, а сам будет ездить один и читать пьесы со сцены. Чтец из него замечательный.

14 июня 1922 года. Керчь

Наши планы изменились. Задерживаемся в Керчи на неделю дольше, чем рассчитывали. Сюда приезжают из Москвы Калинин[120], а из Харькова[121]Петровский[122], они везут продовольствие и хотят увидеть, как обстоят здесь дела. Ожидается грандиозный митинг, а после митинга мы дадим спектакль в честь гостей. Возникли разногласия по выбору пьесы. Уком[123]настаивает на современной пьесе. У нас с этим согласны только И. (он, вне всяких сомнений, надеется, что выбор падет на одно из его творений) и наш главный подхалим Ю. В. Остальным неловко играть перед столичными гостями такой примитивизм. Мы хотим показать «Вишневый сад» или «Грозу». Я хочу, чтобы был выбран «Вишневый сад», потому что Шарлотта нравится мне больше Барыни[124].