Сэр Филип Фрэнсис, предполагаемый автор «Писем Юниуса», назвал этот пассаж «откровенным фатовством» и немного неожиданно дополнил: «Как бы мне хотелось научить Вас писать по-английски. Для меня это было бы большим утешением, поскольку я собираюсь читать все, что Вы пишете, а для Вас в том нет никакой хулы. Почему Вы никак не поймете, что полировка — это способ сохранения?»

Как показывают приведенные цитаты, Берк часто прибегал к метафорам. Они вплетены в его прозу, как нити разных цветов в переливчатые лионские шелка. Конечно, как всякий писатель, он пользуется тем, что известный лексикограф Фаулер называл естественными метафорами, поскольку это явление повсеместно распространено в нашей обыденной речи, но так же свободно он употребляет и то, что Фаулер называл искусственными метафорами. Они придают прочность его обобщениям. Берк прибегает к метафорам, чтобы усилить свои утверждения с помощью физического образа, но, в отличие от некоторых современных писателей, которые охотятся за метафорами, как пауки, обшаривающие свою паутину, Берк никогда не загоняет их до смерти. Вот хороший тому пример: «Ваша государственность, и это правда, оказалась в полуразрушенном состоянии. Но у вас остались часть стен и фундамент величественного и почитаемого замка. Теперь вы можете восстановить эти стены и начать строительство на старом фундаменте».

С другой стороны, Берк пользовался сравнениями довольно экономно. Современные писатели могут последовать его примеру. В последнее время мы стали свидетелями ужасной эпидемии. Страницы книг, написанных молодыми писателями, испещрены сравнениями так густо, как юношеские лица прыщами, и они столь же неприятны для глаз. Сравнения, разумеется, нужны. Упоминание о знакомом предмете или явлении позволяет яснее увидеть суть, а о незнакомом — привлекает внимание. Опасно лишь использовать их как украшение; отвратительно использовать их, чтобы продемонстрировать ум; и уж совсем нелепо использовать их, когда они не служат ни тому, ни другому. (Пример: «Луна, как огромное бланманже, дрожала над верхушками деревьев».) Сравнения Берка, как правило, тщательно продуманны. Вот самое знаменитое: «Но что касается нашей страны и нашего народа, то пока единое здание церкви и государства — святилище древнего закона, хранимое властью и обычаем, крепость и в то же время храм — будет нерушимо стоять на вершине британского Сиона; пока Британская монархия, не скованная, а лишь ограниченная законами государства, будет горделиво возвышаться, как Круглая башня Виндзора, окруженная двойным поясом древних стен; пока эта грозная твердыня охраняет подвластные ей земли, до тех пор насыпи и рвы тучных берегов Бедфорда могут не бояться мотыг левеллеров из Франции».

Лишь немногие писатели уделяют такое внимание абзацу; мы склонны, вне зависимости от смысла, делать паузу, когда, как нам кажется, читатель заслужил отдых. Но объем абзаца должен определяться не длиной, а смысловой нагрузкой. Абзац — несколько предложений, объединенных общей целью. Он должен касаться лишь одной темы и не содержать ничего, что не имеет к ней отношения. Так же как в «свободном» предложении уточняющие замечания не должны перевешивать главное утверждение, так и в абзаце: менее важные по смыслу предложения должны быть подчинены самому существенному. Так написано в учебниках грамматики. Берк следовал этим советам неукоснительно. В своих лучших абзацах он начинает с изложения предмета в коротких предложениях, а затем, завладев вниманием, переходит к предложениям средней длины или одному длинному, величественному периоду; фразы становятся все красочнее и все эмоциональнее, пока наконец напряжение не достигает высшей точки где-то в середине абзаца или чуть позже; затем темп замедляется; предложения становятся короткими, почти отрывистыми, и абзац кончается.

Я уже много говорил, что своими главными достоинствами стиль Берка во многом обязан тому, что ему приходилось много выступать перед публикой, но этим же объясняются и недостатки, которые может отыскать в нем придирчивый критик В знаменитой речи о долгах набоба Эркота есть несколько мест, где он задает один риторический вопрос за другим. Возможно, в палате общин это возымело бы должный эффект, но на странице печатного текста раздражает и утомляет. Сюда же можно добавить слишком частое употребление восклицательных предложений. «Счастье, если они не забудут об этом нерушимом союзе и своей роли в нем! Счастье, если ученость, не развращенная честолюбием, ограничится ролью наставника и не станет претендовать на роль хозяина!» Есть некая старомодность в столь частом использовании инверсии — приеме, к которому сегодня почти не прибегают; Берк использует его, чтобы разнообразить монотонность порядка слов: подлежащее, сказуемое, дополнение, а также подчеркнуть самый значимый член предложения, поставив его на первое место, но такие фразы, как «Личного оскорбления я им не наносил», выглядят естественно только в устной речи. С другой стороны, благодаря привычке к публичным выступлениям, Берк научился придавать цепочке коротких предложений такую музыкальность и такое благородное звучание, что они становятся похожи на сложный период с эффектным шлейфом придаточных предложений, и особенно отчетливо это проявилось в «Письме к благородному лорду». Здесь безошибочный инстинкт подсказывал ему, что если он взывает к сочувствию, жалуясь на старость и немощь, а также упоминает о смерти горячо любимого единственного сына, то нужно выбирать самые простые выражения. Это очень трогательное место.

«Надо мною пронесся шторм, и я подобен старому дубу, вывороченному из земли ураганом. Я лишен доброго имени, оторван от корней и лежу, распростертый на земле… Я одинок. Мне не с кем встретить врага у ворот. Но я, милорд, льщу себя надеждой, что даже в это тяжелое для меня время не дам за славу и прочие блага даже мерки высевок из хлеба. Почести прельщают лишь немногих. Это роскошь, это привилегия, это право тех, кто живет без забот и бед. Но все мы боимся позора, страдаем от боли, бедности и болезней. Так велит нам наше природное чутье, а под управлением рассудка чутье никогда не ошибается. Мой мир перевернут. Те, кто должны были стать моими преемниками, ушли раньше меня. Те, кто должны были стать моими потомками, оказались на месте предков. Ради дорогого сына (память о котором будет всегда жить в моей душе) я обязан сделать то, что он обязательно сделал бы для меня: я обязан доказать, что его отец — достойный человек, даже если герцог Бедфорд уверен в обратном».

Берк нашел здесь самые лучшие слова и расставил их по правильным местам. В этом отрывке нет живописной образности, романтических метафор, и все же он вполне подтверждает правомерность оценки Хэзлитта, утверждавшего, что, за исключением Джереми Тэйлора, Берк — самый поэтичный из всех прозаиков. Надеюсь, меня не сочтут излишне самонадеянным, если я замечу, что в нежной мелодике фразы, в утонченном выборе простых слов есть предчувствие лучших творений Вордсворта. Если по прочтении этих страниц кто-то захочет проверить, насколько велико писательское дарование Берка, я бы порекомендовал ему начать с «Письма к благородному лорду». Это один из лучших образцов обличительного послания в английской литературе, и оно так коротко, что его можно прочесть за час. «Письмо» очень сжато знакомит со всеми блестящими дарованиями Берка: его высоким и разговорным стилем, его юмором и иронией, мудростью, здравым смыслом, пафосом, негодованием и благородством.