Я на мгновение задумался. Я ощущал острую потребность представить эти факты на суд читателей и хотя бы в малой степени поколебать вечное неравенство между могущественными богачами и беззащитными бедняками, однако в душе я знал, что отчет об этом деле никогда не будет опубликован. Ибо, как указал Холмс, вина Гилберта Арнсворта так и не была окончательно доказана, имелись лишь серьезные основания подозревать его; предположив иное, я сам допустил бы несправедливость.

Поэтому я помещаю отчет о деле Арнсворта среди других неопубликованных бумаг, в надежде, что когда-нибудь мы получим доказательства вины Арнсворта и люди наконец узнают правду.

Проглядывая свои записи, я заметил, что 1889 год оказался для моего старого друга Шерлока Холмса особенно насыщенным. Кроме тайны пяти апельсиновых зернышек и дела о рейгетских сквайрах, с которыми мои читатели уже успели познакомиться, были и другие расследования, отчеты о которых я, по разным причинам, решил не публиковать. Среди них – дело об обществе нищих-любителей «Парадол-чэмбер», о странных приключениях Грайса Петерсона на острове Юффа и Кемберуэльское дело об отравлении, наконец, случай с пропавшим британским судном «Софи Эндерсон», к расследованию коего был немного причастен и я.

Помню, дело это началось одним апрельским утром, спустя некоторое время после моей женитьбы на мисс Мэри Морстен[63]и возвращения к врачебной практике. Я возвращался домой от пациента, проживавшего поблизости от Бейкер-стрит, и вдруг по какому-то наитию решил заглянуть к Холмсу, которого не видел уже несколько недель. Свернув на знакомую улицу, я заметил на противоположном тротуаре плотного коренастого мужчину. Он шел в том же направлении, что и я, однако поминутно останавливался, чтобы взглянуть на номера домов и свериться с клочком бумаги, который держал в руке.

Его наружность была столь выразительна, что я решил сыграть в игру, которой часто развлекал себя Холмс, и попытаться определить характер и профессию человека по его одежде и поведению.

По моим прикидкам, вышеупомянутому незнакомцу было уже за пятьдесят. По бушлату и форменной фуражке легко было догадаться, что он моряк. Об этом же свидетельствовали походка вразвалочку и обветренное лицо.

Желая поделиться с Холмсом своими умозаключениями, я заторопился, чтобы он успел взглянуть на этого человека из окна и подтвердить правоту моих выводов. Я так спешил, что на лестнице перепрыгивал через две ступеньки, а ворвавшись в комнату, схватил друга за рукав и потащил его к окну. Незнакомец стоял на другой стороне улицы, разглядывая наш дом.

– Посмотрите, Холмс! – воскликнул я. – Я был прав, когда решил, что этот человек – моряк, полжизни проведший в море?

– Вполне, мой дорогой Уотсон, – ответил Холмс, оценивающе разглядывая незнакомца. – Но чем именно он занимается в море?

– Я не совсем понимаю… – начал я. После ответа Холмса радости у меня поубавилось.

– Ну как же! Быть может, он матрос? Или морской офицер? Или, скажем, кочегар? Надо быть точным в деталях. Лично я думаю, что он служит в торговом флоте, причем занимает довольно высокое положение, но не капитан, скорее всего – помощник капитана. Ходил в южных широтах. Левша.

Увидев выражение моего лица, он расхохотался.

– Это очень просто, Уотсон. Его манера держаться говорит о том, что он привык приказывать, но не обладает всей полнотой власти. Для высокопоставленного офицера ему не хватает лоска. У него загорелая кожа, но морщинки вокруг глаз в складочках остались светлыми, а значит, ему постоянно приходится щуриться при ярком солнечном свете. Что до леворукости, то это совершенно очевидно: он держит листок в левой руке. Кроме того, это мой потенциальный клиент, – добавил он, – но данное умозаключение я себе в заслугу не ставлю, поскольку в этот самый момент незнакомец переходит улицу и направляется к нашей двери.

Пока он говорил, внизу зазвенел колокольчик, секундой позже на лестнице раздались тяжелые, размеренные шаги, и наконец вышеозначенный человек вошел в комнату.

При ближайшем рассмотрении оказалось, что он обладает всеми перечисленными Холмсом чертами, которых сам я не заметил. В его осанке действительно ощущалась некоторая властность, а кожа в складках морщин была бледной, как верно подметил Холмс с его замечательно острым зрением.

Впрочем, Холмсу не удалось уловить то, что сразу бросилось в глаза мне, как врачу, а именно нездоровый румянец на лице нашего посетителя и его затрудненное после подъема по лестнице дыхание. Вне всякого сомнения, он страдал каким-то сердечным заболеванием.

Вдобавок к физическим симптомам на его внешности лежала печать глубокой меланхолии, словно придавившей его тяжким грузом, отчего плечи его поникли, а движения были замедленны и неловки.

По приглашению Холмса он тяжело опустился в кресло и положил на колени свои громадные ручищи, похожие на лопаты. Фуражку он снял еще у двери, обнажив коротко остриженные седые волосы и изрезанный глубокими морщинами лоб.

– Простите, что явился вот так, с бухты-барахты, не условившись о встрече, мистер Холмс, – проговорил он хриплым голосом, в котором отчетливо слышался северный акцент, – но мне надо было поговорить с кем-нибудь об этом деле, а в полицию, учитывая все обстоятельства, я пойти не решился.

Произнеся эти слова, посетитель с сомнением покосился в мою сторону, но Холмс перехватил его взгляд.

– Это мой коллега, доктор Уотсон, – быстро проговорил он. – Вы можете говорить при нем без опаски. А теперь, сэр, расскажите мне об этом деле, которое, я вижу, причиняет вам немалое беспокойство. Но сначала я хотел бы немного узнать о вас. Назовите нам ваше имя. Вы ведь моряк, не так ли?

– Верно, сэр. А зовут меня Томас Корбетт. Я помощник капитана на четырехмачтовом барке «Люси Белль», который совершает торговые рейсы между Ньюкаслом и Дальним Востоком. – В этом месте повествования он запнулся и судорожно сцепил свои огромные руки в замок. – По крайней мере, такое название корабль носил последние три года. До того он ходил под другим именем.

Я был весьма озадачен последней фразой и недоумевал, что она могла означать, но Холмс, по-видимому, понял его, так как слегка наклонил голову.

– Можно спросить, как судно называлось прежде?