В первых числах апреля 1941 г. подполковник Гельмут Гросскурт показал копии секретных документов, разработанных Варлимонтом, двум противникам нацистского режима — бывшему послу Ульриху фон Хасселю и генералу Людвигу Беку. «Волосы встают дыбом, — писал фон Хассель в своем дневнике, — когда узнаешь о мерах, которые планируется предпринять в России, а также о том, как систематически будут нарушаться военные законы на захваченных землях. На деле там возникнет форма самого неприкрытого деспотизма — злейшей карикатуры на любые законы. Подобное состояние дел превратит Германию в такое государство, какое существовало лишь в образе, созданном вражеской пропагандой… Армии придется принимать на себя бремя ответственности за убийства и погромы, которые прежде связывали только с СС».

С целью регулирования деятельности опергрупп СД и полиции безопасности, с одной стороны, и вермахта — с другой, 26 марта 1941 г. было подписано соглашение между СС и руководством вермахта о разделении полномочий. Операционный район (Opemtionsgebiet) вермахта был разделен на зону боевых действий (Kampfzone), армейский тыл (Rückwartige Armeegebiet) И расширенный войсковой тыл (ubergreifende Rückwartige Heeresgebiet). В двух последних допускалась деятельность опергрупп СД и полиции безопасности в целях борьбы с саботажем, терроризмом, а также мероприятий — на их усмотрение — по отношению к гражданскому населению. Таким образом, объектом полицейской активности было только гражданское население, поскольку военные не допускали вмешательства в их компетенции в отношении советских военнопленных. С одним исключением, касающимся лиц, которые, строго говоря, не являются военнослужащими, но включены в состав Красной армии. Понятно, что речь идет об армейских комиссарах.

Две недели спустя после принятия разъяснений ОКВ, 30 марта 1941 г. Гитлер выступил перед 200 высшими офицерами вермахта. В этом выступлении он уже не разделял функции полиции и вермахта во время восточного похода. Гитлер заявил, что коммунист не может рассматриваться как солдат: с ним следует обращаться, как с преступником. Таким образом получалось, что Гитлер передавал дело ликвидации комиссаров в руки вермахта… При этом никакого протеста со стороны высшего военного руководства не последовало. Гудериан и Гальдер после выступления Гитлера обедали с ним, но ни словом не обмолвились об этом чудовищном распоряжении. Еще через месяц — 28 апреля 1941 г. — в отдел Варлимонта в ОКВ пришел официальный документ, подписанный руководством ОКХ, с предложением довести до войск приказ о расстрелах захваченных комиссаров. Это было неслыханно — ОКХ, наследник старого прусского Генштаба, выступил с предложением о массовых расстрелах пленных…

Как указывалось выше, Гитлер планировал Крестовый поход против большевизма, что в современных условиях было чревато многими осложнениями. Английский генерал Джон Фуллер писал: «Если вы, ведя войну, не имеете политически здравой и стратегически возможной цели, то, по всей вероятности, вы уподобитесь тем безумцам, которые пытались истребить идеи пулями, а политические убеждения — бомбами. Цель Гитлера была логичной и возможной, цель японцев — логичной, но невозможной, хотя обе они были чудовищно несправедливы (правда, не более чем империалистические цели других глав правительств и других наций в прошлом). Хотя средства, применяющиеся для достижения здравых целей, и бывают иногда жестокими, однако в случае безумных целей они всегда жестоки. Именно по этой причине крестовые походы и гражданские войны так уничтожают духовные и материальные ценности и губят так много людей». Далее Фуллер указывал, что самым худшим в Крестовых походах было то, что их идеологические цели оправдывали применение любых средств, как бы ужасны и жестоки они ни были. Так, хотя Латеранский собор в 1139 г. под угрозой анафемы запретил пользоваться арбалетом «как оружием, ненавистным богу и недостойным для христианина», однако он разрешил его использование против неверных. И в Тридцатилетнюю войну, когда неистовым религиозным фанатизмом простой народ был вовлечен в борьбу, люди поверили, что для очищения или поддержания религии, в зависимости от обстоятельств, их святая обязанность — убивать врагов самыми зверскими способами. Такое же положение было и во Вторую мировую войну — войну против ереси, войну между догмами. Император Священной Римской империи германской нации Фердинанд II Габсбург (1578–637), известный своей борьбой с протестантами, говорил: «Лучше пустыня, чем страна, управляемая еретиками». Именно следуя логике Фердинанда II стремился действовать Гитлер, что не оставляло советской правящей верхушке никакого выбора — победа или поражение доктрины (жизнь или смерть), без всяких нюансов, без альтернативы.

Нацисты были убеждены в своем превосходстве над славянами в культурном и научно-техническом развитии, поэтому особенно нетерпимо относились к любым попыткам оппозиции в Юго-восточной Европе, безоговорочно пресекая любое сопротивление своим планам и намерениям. Поэтому, обеспечивая правый фланг вторжения в СССР, в апреле 1941 г. немцы атаковали одновременно Югославию и Грецию (чтобы помочь итальянцам). Проблема была в том, что аннексия Албании, осуществленная итальянцами 7 апреля 1939 г. в подражание немецкой аннексии Чехии, не удовлетворила честолюбия Муссолини. Поэтому Муссолини, не уведомив Гитлера, 28 октября начал наступление на Грецию. При этом он не учел ни способности греческого народа к сопротивлению, ни силу его армии. Гитлер вынужден был помочь своему союзнику.

Предоставление Румынией своей территории для развертывания немецкой армии и присоединение болгарского царя Бориса к державам «оси» позволили в марте 1941 г. сосредоточить 12-ю немецкую армию фельдмаршала Листа в районе между Софией и Пловдивом. Этот район был наиболее благоприятным для начала наступления на Грецию как в оперативном отношении, так и в плане снабжения войск. Добиться от Югославии пропуска через ее территорию немецких частей планировалось при помощи соглашения, подписанного в Вене 23 марта 1941 г. Присоединение Югославии к «Стальному пакту» было воспринято немецкой общественностью очень позитивно; соответственно, она восприняла известие о выходе Югославии из только что подписанных соглашений настороженно и с огорчением, ибо это неминуемо продлевало войну. В Белграде произошел переворот, подпитываемый антинемецкими настроениями, и новое правительство генерала ВВС Симовича заключило пакт с СССР. Чтобы решить проблемы на южном фланге, 27 марта Гитлер отдал приказ о начале операции против Греции и Югославии. Фридрих фон Меллентин писал, что если завоевание Югославии стало для германской армии военным парадом, то в Греции началась ожесточенная борьба. Это сопротивление смогла оказать сама греческая армия — практически без поддержки союзников-англичан. Из всего, что предпринимали англичане во время войны, посылка экспедиционного корпуса в Грецию представлялась наименее оправданной с военной точки зрения. Посланные для поддержки истощенных греческих войск английские войска по меркам континентальной войны были только каплей в море и ни в каком случае не смогли бы сопротивляться немецким войскам, имевшим огромные резервы.

13 апреля пал Белград, 17 апреля капитулировала югославская армия, а 23 апреля, несмотря на помощь англичан, капитулировала греческая армия. По желанию итальянского короля Черногория была объявлена независимой. Англичане смогли эвакуировать 50 000 из 62 000 своих солдат. Такая скоротечность кампаний говорила о превосходных качествах немецкой армии, тем более что речь шла о войне в гористой местности, а такая война предъявляла к солдатам особые требования. Самое большое впечатление эта немецкая победа произвела на горца по происхождению Сталина, который понимал особенности и трудности войны в горах и начал более отчетливо осознавать, с какой армией предстоит иметь дело. Именно поэтому Сталин приказал проявлять уступчивость в переговорах с немцами. Дабы умиротворить Гитлера, он распорядился, чтобы советская пресса положительно писала о Германии; в середине мая 1941 г. советское правительство лишило норвежскую, бельгийскую и югославскую миссии в Москве дипломатического признания. Гитлер же эти действия Сталина рассматривал как слабость и боязнь военного конфликта. Немецкие дипломаты в Москве ничего не знали о готовящемся нападении (даже посол Фриц фон Шуленбург) и были склонны предполагать, что концентрацией войск на советской границе Гитлер оказывает на советское правительство нажим с целью экономических и, возможно, территориальных уступок[12].