в обед к дядюшке и, грея озябшие пальцы у камина, рассказала ему о прилетевших на зимовку птицах. О гнезде мышей, найденном под забытой бочкой. О звенящей тишине, опустившейся на спящие лозы.

Старик чувствовал себя лучше, ел с аппетитом. Решив, что ему уже можно говорить о делах, поплакалась на то, что в хозяйстве изрядно поубавилось корзин:

– Кто-то пробрался в сарай и погрыз донышки у всех корзин, в которых на празднике раздавали пироги и сыр! Скоро весна, в чем же мы будем носить рассаду? Придется всю зиму плести! Я уже велела работникам нарезать у ручья лоз, а синьора Барнс выделила в прачечной корыто, чтобы хорошенько вымочить прутья!

Тут старик вдруг беззвучно засмеялся и зашевелил губами.

– Что такое дядюшка? Говорите громче, я не слышу!

– Розги! – после нескольких попыток выдавил синьор Портэлл и засмеялся уже вслух.

Я округлила глаза и тоже рассмеялась:

– Ой-ой! Так вот почему от меня все шарахаются! Боятся порки!

Старик снова хрипло засмеялся, потом закашлялся. Я напоила его очередным лекарством, тая хрупкую надежду, что мы не опоздали, дядюшка еще может поправиться!

Глава 26

Зима в поместье прошла тихо. Синьор Одэлис преодолел частичный паралич, но ходил медленно и неохотно. После ежедневного массажа, питья трав и прочих процедур ему ставили кресло у большого камина, и он сидел там, выплетая стенки корзин, или диктуя мне рецепты смесей для избавления виноградника от вредителей. Все тихо радовались тому, что хозяин шато пошел на поправку. К синьору приставили парочку шустрых мальчишек, которые служили для него быстрыми ногами, и все вздохнули свободнее.

Однако позитивная активность синьора протянулась ровно до новогодья. Как хозяин шато, синьор Портэлл зажег дрожащими руками большое полено в большом камине, поднял бокал «Королевского лекаря» и поздравил всех с праздником, а потом, тихо улыбаясь, сидел в своем кресле, любуясь веселящимися работниками и гостями. Вся тяжесть праздника легла на мои плечи.

Я не сопротивлялась, мне хотелось отвлечься от рутины.

Дом вымыли от чердака до подвала. Выбелили стены, вытряхнули постели, вычистили занавеси, выполоскали в ледяном ручье простенькие коврики, прокипятили всю посуду – в общем, целую неделю перед праздником дым в шато стоял коромыслом. Все бегали, предвкушая пир, для которого заколют целого бычка и непременно откроют бочку сладкого вина!

Синьор Одэлис тоже принимал участие в суете – диктовал приглашения, помогал паковать подарки, закупленные на ближайшей ярмарке, и всячески подчеркивал, что я – его наследница.

Даже на самом празднике старик представлял меня всем обитателям окрестных поместий и говорил, что эта девушка знает о вине столько же, сколько он сам. Гости слегка удивленно кивали и… подводили ко мне своих сыновей и племянников. Я быстро догадалась о причине и сердито шепнула старику:

– Дядюшка! Не надо меня сватать!

– Тебе нужен мужчина, – с легкой улыбкой ответил синьор, а потом принялся уговаривать: – Ну присмотрись, моя девочка, не одной же тебе век вековать! Вино этого не любит!

Я краснела, вспоминая герцога ди Новайо, и на фоне его блондинистого совершенства местные хлипкие мальчики меня абсолютно не впечатляли.

Наконец праздник отгремел, гости разъехались, и можно было вновь погрузиться в ежедневные заботы. Да только хозяин шато начал явно слабеть. Я с тревогой вглядывалась в его ставшие вдруг большими и пронзительными на исхудавшем лице голубые глаза. Меня пугала истончившаяся кожа его рук, окончательно побелевшие волосы, а главное – какая-то неземная, потусторонняя тихая улыбка.

Я всячески пыталась тормошить старика, а он легонько качал седой головой и улыбался. И это было страшнее того момента, когда он лежал полупарализованный, но все же готовый бороться за жизнь. Синьор Портэлл понемногу отказывался от еды. Потягивал вино, обмакивал кусочек булки в мед и только. Мясо абсолютно исчезло из его рациона. Подавая на стол, синьора Барнс тихонько вздыхала, сотворяла защитный знак и твердила:

– На небо готовится наш синьор, ой-ой!

Я злилась, но поделать ничего не могла. Только старалась каждую минуту проводить рядом со стариком, слушая его наставления и рассказы.

Когда в шато тихими шагами пришла весна, синьора Одэлиса стали выносить в сад. Ставили кресло на взгорочке, чтобы он видел работников и меня. Да и мы поглядывали за ним потихоньку.

Весной работы в шато хватало, так что я крутилась как белка в колесе, стремясь все успеть. Раскрыть, обрезать, подкормить, поставить подпорки, обработать от насекомых, уберечь от заморозков…

Даже ночью вскидывалась, вспомнив какое-нибудь важное дело, не выполненное днем. Герцог ди Новайо был прочно забыт. У меня сил хватало только дойти до кровати и уснуть, скинув обувь. Утром служанки сами будили меня, подавали воду, одежду, наводили порядок в спальне, потому что, едва умывшись и схватив со стола лепешку с сыром, я убегала на виноградник и возвращалась лишь поздно вечером.

Наконец самые срочные работы были закончены, на грядках появилась первая зелень, и яблони в саду стояли облитые бело-розовым цветом, тихие, как невесты под венцом.

В спокойный ясный день синьор Портэлл подозвал меня к себе, поцеловал в лоб, похвалил, напомнил, что я теперь хозяйка шато. Я возмутилась, но дядюшка только улыбнулся своей неземной улыбкой и сказал, что хочет подремать на солнышке. Его кресло отнесли в сад, поставили в тени самой большой яблони, укутали старика пледом и разошлись.

Как-то так получилось, что в этот день у всех нашлись важные и срочные дела. Никто не заглядывал в сад, а колокольчик, лежащий под рукой синьора, молчал. Только на закате я подошла к дядюшке. А увидев его, закричала. Мой крик собрал всех работников…

Хозяин шато ушел навсегда, глядя бездонными голубыми глазами на любимый виноградник…

Глава 27

Герцог ди Новайо мчался в шато. Подгоняемый жеребец оставлял за собой на дороге пыльный след. Сопровождающие давно уже отстали. Но для Алистера их присутствие или отсутствие ничего не значило. Он спешил туда, куда вело его сердце.

Скорее. Скорее.

Верный конь, как и всегда, чуял настроение хозяина и летел как ветер.

Какие там дни. В этот