Он сделал паузу, чтобы обдумать ее вопрос.

— Я мог бы солгать и заставить чувствовать тебя хорошо из-за перевода в солнечный Барроу. Но не буду, так что тебе лучше подготовиться.

— Я боялась, что ты так скажешь.

* * *

Энни не вылезала из ванны, пока ее кожа не покрылась морщинами, а вода не стала слишком холодной, чтобы расслабиться. Она уже трижды вынимала пробку и снова наполняла ванну. Высушившись, она намазала кожу любимым лосьоном для тела и накинула на себя халат.

На самом деле, Уилл официально заканчивал работу только в восемь, так что у нее в запасе еще пара часов до его возвращения домой. Она проголодалась и спустилась вниз, чтобы сделать сэндвич. Ей и правда следовало бы приготовить нормальный ужин, но она не хотела напрягаться. Готовка вообще не нравилась ей, поэтому она сделала тарелку сэндвичей для себя и одну для Уилла. Накрыв его тарелку и поставив в холодильник, Энни понадеялась, что он, возможно, уже поел на работе.

Часто, когда речь шла об убийстве, Уилл работал допоздна. Его команда задерживалась после рабочего дня и брала еду на вынос. Сидя за барной стойкой и ковыряясь в бутерброде с курицей и сухариках с солью и уксусом, Энни подумала о доме с синей дверью и вздрогнула. Почему он все время возвращался к ней? Что в этой двери такого, что так и манит ее внутрь?

Она знала, что иногда, когда человека убивают или он умирает внезапно, то застревает и не может уйти из жизни, потому что не понимает, что мертв. Осознала ли бедная женщина, чье тело нашли вчера, что она умерла? Энни надеялась, что да. Она никак не могла с ней связаться. Обычно у нее хорошо получалось установить контакт. Что-то мешало ей сейчас.

Закрыв глаза, она попыталась вспомнить дом изнутри и человека, глазами которого смотрела. Такого с ней еще не случалось. Странное ощущение. Почему ее затянуло в этот дом? Энни громко зевнула. Посмотрев на телефон, она подумала отправить Лили сообщение, чтобы узнать, как там Альфи. Но не хотела, чтобы та подумала, что она не доверяет ей, потому что Энни доверяла.

Не имея сил доедать сэндвич, она отодвинула тарелку в сторону и встала. Засунув телефон в карман, решила лечь спать. Энни надеялась, что сон придет быстро, и когда она проснется, Уилл будет рядом с ней, обнаженный. Прошло уже слишком много времени с тех пор, как она получала мужа в свое распоряжение, без Альфи и его шестого чувства, заставлявшего кричать всякий раз, когда они заходили дальше быстрого поцелуя.

Она оставила свет на лестнице включенным. Она не боялась оставаться в доме одна, но что-то тревожило ее, и Энни до конца не понимала, что именно. Она выключила лампу в спальне и оставила дверь приоткрытой, чтобы свет проникал внутрь. Откинула одеяло и опустилась на мягкий матрас. Было тревожно от того, что в доме так тихо.

Энни посмотрела на переноску Альфи, стоявшую рядом с кроватью. Чувство тоски наполнило ее грудь. Она так по нему скучала. Было непривычно разлучаться с сыном надолго. Ее жизнь прошла полный круг, и теперь она похоже одна из тех мам, которые стараются никогда не выпускают своего ребенка из поля зрения, хотя у нее есть на это очень веская причина. Прежде чем дурные мысли успели заполнить сознание, Энни отогнала их прочь. «Не сегодня — Альфи в порядке, Уилл в порядке, и я в порядке. Спи, пока можешь, Энни. От недосыпания у тебя появляются морщины». Отвернувшись от колыбели Альфи, она устроилась поудобнее и закрыла глаза.

Лето 1950 года.

Караван цирковых трейлеров и грузовиков наконец-то готов к долгому путешествию на север. Следующей остановкой станет Манчестер. Горди повернулся, чтобы в последний раз взглянуть на место, где раньше стоял большой шатер. Единственным напоминанием о нем служил примятый участок почерневшей травы среди вытоптанных опилок и мусора, разносимых ветром.

Они уже проделали некоторый путь, когда Колин зашевелился. Мальчишка начал что-то бормотать себе под нос, и Горди подсел к нему и держал за руку, пока Колин не сел, растерянный, не понимая, где он и с кем.

— Как ты себя чувствуешь?

Колин пожал плечами.

— Отключился. Где мы? Едем?

— У меня для тебя хорошие новости. Я поговорил с твоей мамой, и она сказала, что ты можешь поехать с нами и быть частью цирка. Она даже собрала чемодан с твоими вещами.

Горди указал на потрепанный чемодан, который положил под сиденье.

— Она сказала, что ты должен хорошо провести время, много работать и — когда будешь готов — выучиться на клоуна, как я.

Колин уставился на Горди, не совсем уверенный в правдивости услышанного. Он заметно обрадовался тому, что будет учиться клоунаде и поедет с цирком, но выглядел встревоженным.

— Ты уверен, что она так сказала, Горди? Потому что это не похоже на нее. Обычно она кричит — много — все время на меня. «Колин, принеси мне сигарет; Колин, выключи стиралку; Колин, тащи пива!». На кого она теперь будет орать, если меня не будет рядом?

Горди подумал о последнем сохранившемся в его памяти образе мамы Колина, лежащей на кровати, как какая-то сломанная, окровавленная тряпичная кукла, и улыбнулся.

— Она и правда так сказала. Твоя мама извинилась, признала, что часто была груба, и хотела загладить свою вину, отпустив тебя.

Колин принял его объяснение без лишних вопросов.

— Думаю, именно поэтому мне хотелось бы быть клоуном. Тогда ведь никто не узнает, что я тупой? Под краской на лице я буду таким же, как все.

Горди кивнул.

— Обязательно, Колин, обещаю, обязательно.

И он твердо намеревался сдержать свое обещание. Горди бросил взгляд на Колина, который смотрел в окно. Его рот был слегка приоткрыт, и струйка слюны замерла на губах, готовая в любой момент скатиться. Он знал, что это лучшая идея, которая когда-либо приходила ему в голову.

Когда цирк наконец прибыл на пустырь в Манчестере, Колин снова крепко спал, прислонившись разгоряченной головой к прохладному стеклу окна. Горди оставил его, а сам пошел и отцепил фургон от грузовика. Утром, первым делом он собирался начать учить парня быть клоуном. Кроме того, он попытается заглушить жгучее желание в своей груди, требующее убить кого-нибудь еще, кого угодно. Неважно, кто это будет; если представится возможность, он ею воспользуется. А пока лучше