Я не совсем отчетливо понимала, какое это потрясающее событие, прежде чем несколько часов спустя не прибыла в квартал, где живет Рози. Весь квартал был взбудоражен! Курчавые ребятишки, толпой окружившие такси, на котором я приехала, показали мне дом, где жила Рози. Слухи о моем предстоящем визите явно распространились по всему кварталу. У шофера был такой вид, словно он проглотил что-то несъедобное, и он несколько раз спросил, не хочу ли я, чтобы он подождал меня на улице. Этого я не хотела.

У Рози были маленькая комната и кухня. Там жила она с четырьмя детьми, а еще — двоюродная сестра Рози с дочерью-подростком. В комнату дневной свет проникал, лишь если открыть дверь на улицу. Нищенский суррогат человеческого жилья — вот что это было! Четверо детей смотрели на меня так, словно я была архангел Гавриил[171], сошедший на землю со своего небесного трона. На полу была лужица. Той, что была quite a lady, немного не повезло. Но такое может случиться и с ladies в самых лучших семействах. В комнате был один стул, на который я и села. Остальные сидели на кроватях, Рози болтала.

— В штате Миссисипи куда хуже, чем здесь, в Луизиане, — рассказывала она. — В Миссисипи... о, там случаются ужасные вещи. Там по ночам исчезают негры. И их никогда больше не увидят. Ясное дело, если не найдут их повешенными на деревьях. Неужели вы об этом не слышали?

И она спела для меня и для детей, которые стояли прямо, как палки, глазея на меня:

- Southern trees bear a strange fruit.

Blood on the leaves and blood at the root.

Black bodies swinging in the Southern breeze,

Strange fruit hanging from the poplar trees[172].

В отель я шла пешком — сколько могла. Я шла через самые нищенские негритянские кварталы, до тех пор пока не натерла ногу. Было больно, но еще больнее было у меня на душе. И я испытывала некоторым образом чувство справедливости оттого, что хотя бы натерла ногу. Я все шла и шла, бормоча мелкие, но пылкие проклятия. Мелкие пылкие проклятия своей собственной расе.

В конце концов, я остановила такси. Шофер сказал, что хорош тот негр, который лежит на глубине пяти футов под землей. Тогда я вышла из такси и, хромая, заковыляла в отель.

Там я сняла туфли и подула на потертые места. Это было единственно приятное за весь день.

Никогда не выходи замуж в Америке, — сказала Тетушка уж не знаю в который раз. — Тебя ждет только беда... Этот Джон... — И она энергично захлопнула крышку чемодана.

Тетушка думает, что стоит мне увидеть существо мужского пола, как мозг мой начинает совершенно автоматически разрабатывать план: как потащить его к алтарю так, чтобы он этого не заметил. Поэтому я промолчала. Мне не хотелось объяснять ей, что Джон очень подходящий и надежный спутник, на которого можно спокойно опереться во время ночных блужданий по злачным кварталам Нового Орлеана. И что с ним чрезвычайно приятно пить кофе и есть пышки часа в три утра у стойки French Market[173]. Но Джон не тот, с кем я пошла бы к алтарю, и, если бы я поделилась с ним какими-нибудь такими планами, он, вероятно, бежал бы от меня до тех пор, пока не упал замертво.

— Вообще-то я уже устала от этого города креолов[174], — продолжала Тетушка. — Все креолы и креолы, одни только креолы... Давай уедем отсюда.

Я задумчиво посмотрела на нее. Говорят, если слишком надолго останешься в Новом Орлеане, то раньше или позже сам «окреолишься». Думаю, к Тетушке это не относится. Если бы даже остаток своей жизни она просидела тихо, как мышка, в самом сердце Vieux Carre, то она в момент своей кончины была бы так же окреолена, как далекарлийская лошадка[175].

Все, что есть изысканного в Новом Орлеане, — креольское. Благородно, если в жилах у тебя течет креольская кровь. (И это вовсе не значит, что ты принадлежишь к смешанной расе с примесью негритянской. Это означает лишь, что ты родом из старинных французских или испанских семейств, первыми колонизировавших Новый Орлеан.) Креольская кухня ценится также высоко. Все французские рестораны в Vieux Carre усердно рекламируют Creole chicken и Creole vegetables[176]и старинный креольский рецепт приготовления рыбы. Потому что есть креольскую пищу благородно. Благородно — да, но она чересчур приправлена пряностями!

И теперь Тетушка считала, что весь город слишком уж приправлен пряностями, и тосковала по более северным краям.

— Давай поедем в Миннесоту[177], — сказала я, — ведь это, по существу, шведская колония[178]. Язык чести и героев встречает тебя в каждой пивной. И в правительстве у всех в жилах течет шведская кровь!

— А у меня неподалеку от Миннеаполиса[179]есть тетка, — сказала Тетушка.

— Whoopee! — закричала я. — Это решает дело! Бросок в Миннеаполис!

Я, конечно, считала, что рынок тетушек будет в ближайшем будущем перенасыщен, если теперь столь неожиданно возникнет еще одна! Но с другой стороны, будет более чем справедливо, если Тетушка на самой себе испытает разницу между тем, что значит иметь тетушку, и тем, чтобы быть ею.