— И кого же?

— Молодого человека из Мюнхена. Господина Зонтага.

— Гуннара Зонтага?

— Да, точно. Очень приятный молодой человек. Джентльмен.

— Когда он был здесь последний раз?

— На той неделе.

— Числа восьмого?

Госпожа Шрёдер задумалась.

— Да, точно, восьмого. Во вторник. Он приходил во вторник утром, и потом они вместе с мисс Грин ушли на целый день.

— Когда она вернулась?

— Около шести. Переоделась и пошла на работу.

— С тех пор к ней еще кто-нибудь приходил?

— Нет. Никто.

— Ей последнее время кто-нибудь звонил?

— Господин Зонтаг.

— Когда?

— В прошлое воскресенье. Днем.

— Случайно не знаете, о чем они говорили?

Ее лицо сделалось холодным.

— Господин Бомон, вы должны понять, я никогда не подслушиваю телефонные разговоры моих постояльцев.

— Нет, конечно же, нет. Просто я подумал, может, мисс Грин сама вам что-нибудь такое говорила.

Несколько оттаяв, но не до конца, госпожа Шрёдер покачала головой.

— Нет, она ничего мне не говорила.

— Господин Зонтаг часто ей звонил?

— Нет, не часто. Только когда приезжал в Берлин. А еще когда возвращался в Мюнхен, — чтобы сказать, что добрался благополучно. Он звонил ей в четверг — сказал, что приехал.

— И тот воскресный звонок был единственным за эту неделю?

— Вчера тоже звонили, но мисс Грин не было дома. А тот, кто звонил, не представился.

Это был Пуци.

— Госпожа Шрёдер, — сказал я, — а раньше мисс Грин вот так исчезала?

Она нахмурилась — похоже, предположение о том, что мисс Грин могла исчезнуть, пришлось ей не по душе.

— Один раз, и всего-то на один день. На одну ночь, вернее. Она потом сказала, что ночевала у подруги.

— Думаете, она сказала правду?

— Откуда мне знать, верно? — Вероятно, она и сама расслышала горечь в собственном голосе. И уже более мягко добавила: — Повторяю, господин Бомон, она славная девушка. Живая, независимая и очень милая, в самом деле.

— Когда это было? Когда она не пришла ночевать?

— Два месяца назад. В марте.

— Вы не припомните, какого числа?

Госпожа Шрёдер нахмурилась, пытаясь припомнить.

— В середине месяца. Пятнадцатого? Да, точно. День рождения моего мужа, упокой Господь его душу, четырнадцатого. А это было на следующий день.

— Гуннар Зонтаг тогда же не звонил?

— Нет. — Госпожа Шрёдер покачала головой. — Она не такая, господин Бомон. И не осталась бы с ним на ночь.

— Ладно. Вы не знаете, как зовут ее друзей, хоть кого-нибудь?

— Да нет. Но господин Норрис наверняка знает. Это еще один мой постоялец. Вы с ним встречались. Англичанин. Он иногда пьет чай вместе с мисс Грин в «Английском кафе». — Она улыбнулась. — Ведь англичане просто жить не могут без чая, верно?

Когда я и мисс Тернер разговаривали с Норрисом, он сказал, что почти совсем не знает девушку.

— Во что мисс Грин была одета, когда уходила в понедельник?

— Видите ли, одевалась она всегда хорошо. Деньги у нее, правда, не водились, зато вкус был отменный.

— Итак, в понедельник?

— Да. На ней было черное шелковое платье. Шелковые чулки. Она всегда ходила на работу в шелковых чулках. И милые черные туфли, очень изящные. А еще короткая черная накидка, тоже шелковая. Да, и маленькая шляпка, очень симпатичная. Просто шикарная.

— Ладно. Спасибо. Госпожа Шрёдер, можно хоть одним глазком взглянуть на комнату мисс Грин?

Она удивленно моргнула.

— О нет, извините, никак не могу позволить. Мисс Грин очень независимая, очень. И я уважаю ее независимость. Она всегда запирает свою комнату, и я никогда туда не вхожу, если ее нет дома. Кроме одного раза в неделю, в пятницу, когда меняю постельное белье.

— Хорошо, — сказал я, — понимаю. А не подскажете, где я могу найти господина Норриса?

— Сегодня утром он сказал, что у него какая-то деловая встреча. Но вечером он будет дома. Он обычно приходит ужинать. В семь.

— А какими делами он занимается, не знаете?

— Что-то ввозит. И вывозит.

— А что именно, знаете?

— Нет, что вы. Я стараюсь не лезть в жизнь своих постояльцев.

— Им повезло, — заметил я. — А мне нет. — Я встал. — Хорошо, госпожа Шрёдер. Большое вам спасибо.

Она с некоторым трепетом наблюдала, как Пуци выпрямляется во весь рост.

— Я остановился в гостинице «Адлон», — сказал я. — Если мисс Грин появится, не могли бы вы ей передать, чтобы она мне позвонила? Можете сказать ей, что она об этом не пожалеет.

— Хорошо, скажу, — пообещала она.

Когда госпожа Шрёдер шла по темному коридору к входной двери, она что-то пробормотала по-немецки, обращаясь к Пуци. Он хмыкнул.

— Что она сказала? — спросил я.

— Пардон? О, простите. Она сказала, что надеется, что девушка скоро объявится. В комнате мисс Грин сдох какой-то зверек, похоже, мышь, и запах становится все более отвратительным. Ей бы хотелось, чтобы девушка скорее избавилась от дохлятины. Госпожа Шрёдер очень боится мышей.

Я остановился.

— Пуци, — сказал я, — скажи ей, чтобы проверила комнату мисс Грин. Немедленно. А мы подождем здесь.

Он нахмурился.

— Но… — Кустистые брови поползли вверх. Он открыл рот, потом закрыл. — Нет, вы же не думаете…

— Просто скажите ей, Пуци. Пожалуйста.

Он заговорил с ней по-немецки. Она что-то ответила, переводя взгляд с Пуци на меня и обратно. Смятение на ее лице постепенно сменилось тревогой. Пуци настаивал — в конце концов она сунула руку в карман платья и достала большую связку ключей. Под их звон она повернулась и направилась к лестнице.

Госпожа Шрёдер на мгновение оглянулась на нас, закусив нижнюю губу, затем начала подниматься по ступенькам. Ее маленькие ножки ступали по ковровой дорожке мягко-мягко, почти беззвучно.

— Фил, — снова сказал Пуци, — вы же не думаете…

— Не знаю. Через минуту все узнаем.

Он посмотрел наверх, на потолок. Мы ждали. Дом был крепкий, добротный. Толстые стены заглушали шум автомобилей на улице, около дома.

И крик, донесшийся сверху, нельзя было перепутать ни с чем.

Я бросился наверх, перепрыгивая через три ступеньки. Позади я слышал громкий топот Пуци. Наверху я обогнул перила и рванул дальше через площадку. Пять дверей — две открыты. Напротив одной из открытых дверей стояла госпожа Шрёдер, привалившись спиной к стене. Она выглядела так, будто какая-то сила пронесла ее по воздуху и припечатала к стене. Голова опущена, лицо закрыто руками.