Обычно так давали присягу офицеры, солдатам полагалось стоять в строю, поднимая правую руку, а потом целовать Евангелие, но для нас, как для иностранцев, сделали исключение. Выяснилось, что после каждого повышения в чине требовалось присягать заново. Офицеры расписывались на гербовой бумаге, их подписи заверял полковой священник.

После присяги мы, как обещались, повели Чижикова в трактир, благодарить за науку. Звали и других гренадеров, но командовавший нами капрал Ипатов никого не отпустил.

— Благодарите, что хоть вам идти разрешаю, — важно объявил он. — А с завтрашнего дня начнете нести службу вместе со всеми. Тогда узнаете почем фунт лиха.

Выглядело его обещание очень уж многозначительным. Что имелось в виду, мы узнали позже. Пока что в моем представлении прочно засели картинки балов из «Войны и мира», сцена входа в город кавалерийского полка из «Гусарской баллады» да пошлые анекдоты про поручика Ржевского. Гвардейская служба представлялась сплошным весельем: промаршировать перед Зимним дворцом, ловя восхищенные взгляды прелестниц, получить по чарочке вина из рук чуть ли не самой императрицы, троекратно прокричать «Виват» и с песнями удалиться на постой. Лепота!

Святая наивность!

Чижиков долго кружил по городу, выбирая «особливое место». В первом трактире ему не понравилось — слишком много народа, яблоку некуда упасть; во втором — скучно, людей нет; в третьем плохо готовят («мне кишки еще дороги»); в четвертом водка «невкусная». Чем привлекла его взгляд пятая точка «общественного питания» — скорее всего, не понимал даже сам Чижиков. Скорее всего, от долгого хождения у него заболели ноги, или нос зачесался нестерпимей обычного.

Мы заняли лучшее место. Какой солдат не любит поесть, а особенно пожрать. А если этот солдат двухметровый вечно голодный гвардеец — ничего удивительного в том, что стол буквально ломился от еды. Мы перепробовали все мясное, что готовилось в котлах или вертелах (и это, не смотря на то, что пост, начавшийся с пятнадцатого ноября, был в самом разгаре), выпили графин водки (множественное число, пожалуй, будет преувеличением — почти все выдул наш дядька). Я больше потягивал пиво, оно ничем не напоминало то, что приходилось пробовать раньше. Гораздо вкуснее — что называется, без консервантов.

Чижиков оказался хорошим рассказчиком, не лишенным чувства юмора. Мы узнали много нового о командире третьей роты — капитан-поручике Басмецове, который в глазах Степана был большим оригиналом и редким лодырем. Так получилось, что солдаты редко видели своего офицера: Басмецов любил препоручать обязанности заместителям, а сам либо пил «горькую», либо ухаживал за богатыми вдовушками. Частое отсутствие в полку и манкирование обязанностями сходили ему с рук только благодаря высокопоставленным заступникам, ибо капитан-поручик водил знакомство с такими знатными птицами, что на них и смотреть-то снизу невозможно: шапка свалится. Обычно, всеми делами в роте заправлял поручик Дерюгин — на редкость злопамятный тип, скорый на кулачную расправу, причем одинаково доставалось что дворянам, что разночинцам — жаловаться в полку было не принято, дуэли еще не вошли в моду, так что он мог не опасаться за жизнь и карьеру.

Я почему-то думал, что большинство офицеров в полку окажется иностранцами, но на самом деле почти все должности занимали чистокровные русские. Опять как-то не вяжется с вызубренной версией: дескать, во времена Анны Иоанновны кругом было засилье иноземцев. Да, командовали полком или входили в штаб: курляндец Густав Бирон, шотландец Джеймс Кейт и Иосиф Гампф — швед или финн, точно не знаю. Но на три четверти офицерский состав оказался русским. Вот и верь школьным учебникам!

Красный как индеец Чижиков сидел с кружкой пива в одной руке и наполовину обглоданной бараньей костью в другой:

— И вот вызывает он меня к себе и зачинает разнос: где ты такой-сякой пропадал и куда, сучий потрох, мундир девал? А что я скажу — правду: еврею заложил, когда пить не на что стало! Так за то через строй пропустят, а то и похуже сделают. Тогда я ему и зачал врать…

Тут он осекся. В трактир вошла компания человек десять молодых шумных людей в темно-зеленых форменных кафтанах с отложным воротником и золотыми позументами по борту, на головах гренадерские шапки. Увидев нас, они замерли у входа, но, посовещавшись, сдвинули несколько столов возле дверей и уселись, бросая в нашу сторону неприязненные взгляды.

— Все, ребята, — с шумом выпуская воздух из ноздрей, произнес Степан. — Сейчас здесь будет жарко.

— А что случилось? — удивился Карл.

— Видишь тех балбесов у дверей?

— Вижу.

— Это кадеты, а они на дух гвардейцев не переносят. Так что готовься к драчке, — Чижиков оглядел трактир и резюмировал:

— Наших больше нет. Придется втроем схлестнуться.

— Что за кадеты? — не понял я.

— Да из Шляхетского корпусу. На офицеров учатся, мать их в душу. Ладно, хоть без слуг приперлись, а то б нам не в жисть не совладать бы.

— Может, обойдется? — предположил я.

— Куда там, — махнул рукой Чижиков. — Тем более — пьяненькие они, да и нас мало. Обязательно привяжутся.

Будущие командиры смотрелись неприглядно. Развязное поведение наводило на мысль, что этот трактир не первый из встреченных на пути. Юнцы, каждому из которых явно стукнуло лет двадцать, а, может, и больше, без стеснения пытались щипать и лапать служанок, все время противно рыгали, одного стошнило прямо на стол, и его товарищи от души повеселились, хватаясь за животы только при одном виде конопатой измазанной морды «приболевшего». К нам пока не цеплялись.

Мы постепенно забыли об их существовании, заказали еще пива и продолжили разговор.

Когда за окнами стало совсем темно, Чижиков поднялся из-за стола и, пошатываясь, побрел к выходу. Мы расплатились и потянулись за ним.

— Позвольте, господа, куда вы так быстро? — голос за спиной заставил нас остановиться.

Кто-то из юнцов, стоял, уперевшись в столешницу. На дебиловатой мордочке застыла нехорошая улыбка.

— Мы спешим, господа кадеты, — хмуро бросил Чижиков.

Не желая заварушки, я подтолкнул его вперед, мы почти уже вышли из трактира…

— Вы так стремительно бежите, будто находитесь на поле боя, и за вами скачет турецкая кавалерия.

Чижиков круто развернулся.

— Никогда… — он икнул, что дало кадетам повод еще раз посмеяться, но гренадера это ни капельки не смутило, Чижиков продолжил: — никогда, я не показывал неприятелю спину. Вам молокососам нужно еще расти и расти, чтобы стать настоящими мужчинами.

На лицах кадетов заиграли желваки, послышался звук отодвигаемых табуретов.

— У вас гренадерские шапки. Мы товарищи по оружию, — попытался образумить юнцов я. — Давайте вместе выпьем во славу русского оружия. Эй, — обернувшись к трактирщику, крикнул я, — принесите водки для нас и наших друзей.