— А можно немного масла? — попросил он. — Я люблю смазывать бутерброды с икрой маслом. Моя мать, уважаемая Елена Петровна, всегда кормила меня такими бутербродами, когда я был маленький.

Принесли свежую пачку масла. Сам Мелашвили аккуратно развернул ее. Несколько членов экипажа помогли Владимиру намазать масло на черный хлеб.

Следующим станет тост за здоровье его матери.

Доктор Гиршкин отсчитал восемь сотен долларов в хрустящих двадцатках, каждый раз слюнявя палец, прежде чем загнуть уголок купюры.

— Хорошо, что ты пришел ко мне со своими денежными проблемами, — сказал он Владимиру, — все лучше, чем заводить какую-нибудь дурацкую кредитную карту…

Пальцами, дрожащими от финансового вожделения, Владимир пересчитал дар отца. Возрастающее количество долларов он озвучивал шепотом и по-русски, на языке тоски по светлому будущему, родины и матери, на том языке, на котором мать вела счет деньгам:

— Восемьдесят долларов… Сто долларов… Сто двадцать…

Доктор Гиршкин шептал в унисон с Владимиром, и западному уху могло померещиться, будто отца и сына застали во время торжественной молитвы.

Затем Владимир любовался сервировкой стола. Отец накрыл ужин во дворе, ничего не упустив — салфетки, столовые приборы; так переживший свою славу гуру-отшельник принимает редкого гостя из тех, кому еще не лень взбираться на вершину горы, в которой прячется его обитель. Отец снял с дверцы холодильника свежий снимок, на котором улыбающийся доктор Гиршкин демонстрировал громадную, отливавшую черным блеском плоскую рыбу с крючком, застрявшим в жирной губе. Фотографию он положил на тарелку Владимира — для ознакомления, а сама рыбина шкворчала на кухне.

— Расскажи-ка о твоей новой девушке, — предложил отец, снимая брюки, что он делал всегда, когда жены не было поблизости. — Она лучше Халочки?

— Никакого сравнения, — ответил Владимир, наблюдая, как бабушка, направлявшаяся к ним в инвалидном кресле, развернулась на полдороге, вспомнив о беззащитных дубах.

— Значит, вы собираетесь создать семью? — спросил отец и сам же ответил на свой вопрос: — Нет, не думаю. В столь раннем возрасте очень неразумно связывать свою жизнь с женщиной, даже самой распрекрасной. Знаешь, в мою бытность студентом Ленинградского университета я жил в отдельной квартире на набережной Мойки — удобнейшее месторасположение в смысле развлечений. В любое время дня знакомым студенткам стоило лишь перейти Дворцовый мост — и они оказывались у меня в гостях. А знакомых у меня хватало, я был популярным евреем.

Он возвел глаза к небу, мерцавшему над головой, словно прошлая жизнь продолжалась в некой параллельной вселенной.

— Но, доложу я тебе, лучше всего было, когда летом нас посылали в колхоз. Мы ехали в грузовых вагонах, заметь, парни и девушки вперемешку! До колхоза надо было добираться по три-четыре дня, так что гадить пристраивались прямо в дверях вагона. Сидишь бывало, болтаешь с приятелями, и вдруг слева возникает красивая круглая попка, вознамерившаяся заняться самым что ни на есть интимным делом. И некоторые из девушек были такими крупными блондинками, славянками, знаешь ли! Не то чтобы наши родные еврейки плохи, но, эх, когда натыкаешься вот на такую славянку посреди безлюдного поля со скошенной травой и говоришь ей: «Простите, можно с вами познакомиться, товарищ такая-то!..» И хотя оба потные, засранные, пьяные, но задорному молодому сексу в чистом поле нет равных.

Отец внезапно вскочил — рыба! — и бросился на кухню. Владимир, жуя хлебную горбушку, налил себе водки. Он помахал бабушке, и та, прокричав нечто невразумительное, попыталась обеими иссохшими руками помахать в ответ.

Вернувшись с шипящей сковородкой, отец вывалил на тарелки грубо покромсанные куски белорыбицы; к искусству разделки рыбы доктор всегда относился с неодобрением.

— Все-таки зачем тебе деньги? — спросил он. — Ты обязан покупать этой девушке подарки? Всякую ерунду, которую женщины так любят?

— Не в том дело, — объяснил Владимир. — Ей нравится развлекаться. Она не ждет, чтобы я за нее платил, но за себя-то, по крайней мере, я должен платить. — Он предпочел не упоминать о том, что Руокко его усыновили. Каждой семье свое время.

— Про эту ничего не могу сказать, не знаю, — продолжал доктор Гиршкин, фаршируя скулы рыбой и тушеной капустой. — Но Халочка была хорошей, скромной девушкой. С ней ты мог прожить на свою нищенскую зарплату. Но может быть, эта новая заставит тебя пересмотреть приоритеты. Уверен, у тебя хватит мозгов, чтобы заработать кучу денег в этой стране. И честным путем, а не как..

— Я считаю твою работу честной, — вставил Владимир.

Когда-то, еще учась в Ивритской школе, он долго дебатировал сам с собой, обдумывая, нравственно ли медицинское предприятие отца. Спор решился в пользу родителя; правда, талмудистская мудрость была приплетена столь хитро, что Владимир сам запутался в своих рассуждениях, и последующему восстановлению их логика уже не поддавалась. Что-то насчет кражи коровы у богатого соседа и последующего требования мзды за бифштексы.

— Честная, ну-ну, — хмыкнул отец. — Посмотри, что случилось с Шуриком.

— А? — Владимир вынул длинную кость, угодившую меж коренных зубов. Он вспомнил, как дядя Шурик сурово отчитывал его за использование неформального обращения («ты» вместо «вы») в разговоре с его толстой одесской женой. — Что опять с Шуриком?

— Подробностей не знаю и, честно говоря, знать не хочу, но ему предъявили ордер на обыск во всех офисах и прочих местах. — Отца явственно передернуло, затем он сцепил руки, чтобы успокоиться. Налил в кружку водки и сделал большой глоток — Говорят, Шурик специализировался на пирамидах. Знаешь, что это такое, Володя?

Владимир покачал головой.

— Порою меня изумляет, как мало ты вообще о чем-либо знаешь. Пирамиды еще называют схемами Понци, в честь некого Карло Понци. В двадцатых годах этот самый Понци, иммигрантишка из Пармы, явился на здешние тучные земли с парочкой блестящих идей. Он организовал чудесный инвестиционный клуб — набрал денег у жадных идиотов, обещая им гигантскую прибыль, некоторое время выплачивал им бабки, обкрадывая следующую смену идиотов, а потом всех поимел. Можешь себе представить?

Владимир очень даже мог. Пирамида! Из ничего возникает нечто. Похоже, классная идея. Он слегка разволновался при мысли, что у его родственников столь прибыльный бизнес. Уж не водят ли они знакомство с мистером Мелашвили и его бороздящими океаны грузинами?

— Шурик наверняка возьмет хороших адвокатов. Настоящих, американских. Но твоя мать боится, что кое-какие из его файлов выведут на меня, но это же совершенная научная фантастика, если подумать. На самом деле, чтобы засадить меня в тюрьму, потребуется слишком большая следственная работа и целая флотилия пациентов, выступивших с самообвинениями. — Отец рассмеялся, а потом отчаянно закашлялся — маленькая косточка прошмыгнула слишком глубоко в горло.