— Доктор, я…

— Если позволите, доктор Ломан, — перебивает ее Элион. — Я отчасти согласен с тем, о чем говорил доктор Льенар, но при этом разделяю точку зрения судьи. Мы должны вытащить из Эрвана Данте-Легана самые свежие воспоминания. Я включаю вас в это «мы», доктор, поскольку Данте настойчиво требует вашего присутствия.

— Зная теперь все о его состоянии, — снова слышится гнусавый голос, — я должен сказать, что, в каком бы состоянии он сейчас ни был, нет ни малейшего риска, что Эрван Данте-Леган может снова оказаться на свободе. И если вдруг будет совершено и раскрыто аналогичное преступление, мы получим настоящего преступника, — не отступает человечек, нацелив на Элиона двойные линзы. — Симуляция или нет, но за повторное преступление он будет осужден и сядет в тюрьму. Если же дело будет прекращено по причине его невиновности, тогда, конечно… Но в этом случае вы отвечаете за то, чтобы он не оказался на свободе.

Председатель КМК:

— Чтобы выйти из больницы, он должен снова предстать перед комиссией, и могу заверить вас, что такое больше не повторится.

— Итак, доктор, — на сей раз гнусавый судья обращается к Сюзанне, — насколько я понял, вы можете его разговорить. Эти археологические раскопки в памяти вашего пациента, если позволите так выразиться, вы предпримете только для очистки совести, для возможного удовлетворения ваших интеллектуальных потребностей как врача, — продолжает он, любезно улыбаясь. — Но конечно, не для того, чтобы его спасти.

— Я так или иначе буду это делать ради истины, — произносит это она почти против воли.

— Истины? Какой истины? — живо переспрашивает человечек, по-видимому тоже удивленный ее ответом.

— Но… Истина… — отваживается Сюзанна, совершенно растерявшись под нацеленными на нее шестью не особенно приветливыми взглядами.

— Хорошо, развлекитесь поисками истины. Если вам вдруг повезет, медицина победит. Ну, поскольку меня ждут во Дворце правосудия и поскольку я сильно сомневаюсь, что наш молодой человек выступит на утреннем собрании, я вас покидаю. А! Доктор! — вдруг восклицает он. — Похоже, я забыл выпить свой чай.

Судья Ван ден Брук пожимает руку всем присутствующим и исчезает за дверью в сопровождении Льенара, который хочет изложить ему свою точку зрения по дороге к машине.

На двух меньше. Сюзанне легче дышать. Она замечает майора из бригады уголовного розыска, тот перехватывает ее вопросительный взгляд, адресованный Элиону:

— Вы спрашиваете себя, что я тут делаю. Я пришел, чтобы попытаться понять. И, несмотря на все детали, заставляющие нас подозревать Данте, это правда: нет ни доказательства, ни признания.

— Вы хотите сказать, что настаиваете на своем присутствии при разговорах?

— Майор ни на чем не настаивает, доктор.

Она спохватывается:

— Прошу прощения, если вам показалось, что я слишком агрессивна. Я немного на взводе.

— В префектуре хотели бы знать об этом деле как можно больше, не мешая вашей работе. Как вы понимаете, такое преступление будоражит общественное мнение. Не хотелось бы довольствоваться молчанием парня, который прячется за безумие. Прокурор говорил про обнаружение нового трупа при таких же обстоятельствах и все прочее. Из этого, однако, не следует, что мы у цели и можно прекратить поиски, поскольку безумец у нас в руках.

— Увы для нас — я имею в виду, для нас, психиатров, — вступает Манжин с фальшивой улыбкой, приготовленной специально для Сюзанны. — Боюсь, майор, сейчас вы вступаете на путь вымысла.

За эту улыбку доктор Ломан его ненавидит. Как рыба, попавшая в сеть. Ее единственный выход — вернуться к случаю Данте. По крайней мере, она воспользуется этой возможностью.

— Так или иначе, держите меня в курсе.

На ее столе — ежедневная газета, открытая на статье с характерным огромным заголовком: «Хроника известной бойни». И чуть ниже, мельче: «Освобождение опасных безумцев». Со спазмом в желудке она просматривает статью.

Подпись — «Франсуа Мюллер». Такое изобилие деталей приводит ее в оцепенение. Ничто не упущено. Как он мог добыть столько информации? Он знает все. Он не называет ее по имени, но догадаться нетрудно. Включено даже высказывание Льенара, которое так ее возмутило.

Доктор Ломан возвращается к последним абзацам. Журналист хотел сострить, но она задыхается как от удара под дых.

«Посмотрим, сумеет ли доктор Л. или, вернее, захочет ли она заставить виновного говорить. Вообще-то нельзя сказать, будто она заинтересована в том, чтобы он признался в убийстве Памелы. Ведь это было бы также признанием ее собственной ошибки.

Мы наблюдаем развал судебной системы: Эрван Д. был помещен не в тюрьму, а в ОТБ. И приходится молить небо, чтобы доктор Л. на сей раз позволила ему выйти, лишь когда он окончательно вылечится. Одно обнадеживает: быть может, она не посмеет поддаться искушению во второй раз из страха, что следующую жертву опознают и семья жертвы подаст в суд на доброго доктора Л. Ведь до сих пор психиатру везло: пока Памела не опознана, никто не будет преследовать врача!

Остается вопрос: если допустить, что Эрван Д. невиновен в деле в аквариуме, как объяснить, что его шизофренические фантазии так похожи на эту бойню? Без доказательств и признаний в этом ненадежном мире можно предположить все, даже худшее».

Доктор Ломан кидается в кабинет Элиона. Три человека поднимают головы.

— Это сделали вы, Манжин? — спрашивает она, размахивая газетой.

Напряжение, исходящее от него, указывает, что сейчас ему ничего не стоит вытолкать ее из кабинета.

— Я думал, вам будет интересно.

— Я не об этом, — перебивает она. — Я знаю, что это вы положили газету ко мне на стол, спасибо. Детали — ваших рук дело?

— Но, доктор, как вы смеете меня обвинять…

— Ладно, избавьте меня от ваших…

— Не могли бы вы оставить меня наедине с доктором Ломан, — спокойно вмешивается Элион. — Нужно быть осмотрительнее, Сюзанна, — говорит он, когда все уходят. — Манжин никогда вас не ценил. Жаль.

— Сильное преуменьшение. Я уже поняла, что вы хотите сказать.

— Однако он хороший профессионал. Все не так страшно. И уж тем более не так важно. Вокруг этой истории слишком много шума. Мы можем содействовать полиции, направить этих господ на след Данте, но, возможно, разумнее ничего не говорить. Прикрыться врачебной тайной.

Это означает уклониться от помощи многочисленным жертвам, хочет сказать Сюзанна. Но Элион не оставляет ей времени. Он берет на себя возню с этой историей. И она сдается.

— Что сделано, то сделано, — продолжает он. — Но в министерстве не поймут. Заговорят о пересмотре системы, о предотвращении ее развала. Пока только заговорят. Но вы знаете, что это значит.

— Вы хотите, чтобы я уволилась?

— Даже слышать об этом не желаю. По крайней мере, не сейчас, — спохватывается он, опуская глаза.