Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Луваен начала скручивать новую нить, наблюдая, как она заполняет катушку.
— Я дочь торговца, так что позволь мне изложить это в терминах торговца. Если я обнаружу, что ты опробовал товар до того, как купил, я убью тебя голыми руками, — она перестала прясть и полностью сосредоточилась на нём. — И теперь ты знаешь, чего ждать.
С серьёзным выражением лица Гэвин кивнул:
— Я всегда это знал, госпожа Дуенда, и я верю вам, — он ещё несколько раз погладил лезвие, прежде чем собрать всё вместе с ремнем, встал и поклонился. — Госпожа, я желаю вам спокойной ночи.
Гэвин прошёл мимо Балларда, направляясь к выходу.
— Отец, — сказал он, — встретимся утром на спарринге, — он посмотрел на Луваен. — Мне нужна практика.
Баллард проводил его взглядом, прежде чем войти в комнату.
— Вы хорошо поговорили?
Её нога не сбилась с ритма на педали.
— Хорошо. Я угрожала убить его, если он скомпрометирует Циннию, — она попыталась не улыбнуться, когда его брови поднялись, и он опустился в кресло напротив неё.
— Ах, вы всё лучше узнаёте друг друга, превосходно.
Тогда она рассмеялась:
— Вы не заботитесь о здоровье вашего сына?
Баллард вытянул ноги в своей обычной позе и сложил руки на животе.
— Его здоровье меня очень беспокоит. Я также очень верю в его способность позаботиться о себе, — его взгляд заострился. — Мне кажется, вам чего-то не хватает в отношениях с сестрой.
Луваен второй раз оборвала нить пряжи, но на этот раз совсем отказался от прядения.
— Что вы об этом знаете? — пробормотала она, оскорбленная его замечанием.
— Достаточно, чтобы знать, что Цинния Халлис так же умна и разумна, как и красива. В этом замке нет ни одного человека, который не верил бы, что она может принимать разумные решения, если у неё будет такая возможность… кроме вас.
— Это не правда, — Луваен встала и оттолкнула прялку в сторону с такой силой, что та чуть не опрокинулась.
Баллард остался в расслабленной позе, выражение его лица было спокойным.
— Да? У меня были суки-гончие, которые охраняли щенков с меньшей свирепостью, чем вы эту девушку.
Она почти наступила ему на пальцы ног, заставляя его выпрямиться и подтянуть ноги, когда встала у его колен, уперев руки в бёдра.
— Когда защита стала чем-то плохим, де Совтер? — Луваен захотелось ударить его, второй раз расквасить ему нос за критику. В то же время ей хотелось плакать от мысли, что он, вероятно, прав.
— Когда это душит того, кого вы пытаетесь защитить, — бледная рука потянулась и нежно огладила одну из складок её платья, прежде чем отодвинуться. Глаза Балларда так потемнели, что Луваен больше не могла различить зрачки от радужки. — Я могу сказать вам по горькому опыту, госпожа, что если вы не отпустите её, то потеряете навсегда.
Луваен с трудом сглотнула и прогнала слёзы.
— Она меня пугает. Всё, что могло случиться…
— Но не произошло.
— Потому что я защищаю её.
Он покачал головой:
— Нет, потому что вы хорошо её научили. Она сказала нам, что вы растили её с пяти лет. Признайте её суждение и похвалите себя за то, что укрепили его, чтобы она могла держаться самостоятельно без того, чтобы вы держали её за руку.
Луваен склонила голову, прежде чем встретиться взглядом с Баллардом.
— Я не говорю, что вы правы, но я приму ваши слова во внимание.
Знакомая напряжённая улыбка изогнула его губы.
— Справедливо. Кроме того, я не хотел бы нести ответственность за то, что вы воспламенились потому, что признали, что я, вероятно, прав.
Она хмыкнула:
— Очень смешно.
Предложение почитать ему вертелось на кончике её языка и исчезло, когда она увидела, как чёрная виноградная лоза, лежавшая под его глазом, внезапно зашевелилась. Она поднялась по внешнему изгибу века, рассекла бровь пополам и исчезла в линии роста волос. Она тяжело вздохнула.
— Что случилось? — складки между бровями Балларда были его собственной работы, выгравированные годами привычного хмурого или сосредоточенного взгляда. Луваен сконцентрировалась на них, а не на змеином шраме, который двигался по собственной воле.
— Одна из этих черных отметин только что скользнула по вашему лицу и перешла на кожу головы. Вы этого не почувствовали?
Он потянулся рукой и коснулся того места, где остановился ее взгляд.
— Нет, — он пожал плечами, и его мрачное выражение лица сказало ей, что в этом не было ничего нового.
Отметины были гротескными, жуткими, и Луваен удивилась, как Баллард удержался от того, чтобы не содрать с себя кожу в попытке выковырять их из своего тела.
— Они не причиняют вам боли?
— Не сейчас, — впервые с тех пор, как она встретила его, он отвернулся от нее. — Только во время прилива. Тогда каждая из них дает знать о своем присутствии.
Она вздрогнула и с трудом подавила желание почесаться от ощущения ползания, которое пробежало по её рукам и ногам. Неудивительно, что этот человек выл в своей камере, как несчастный зверь, которого разрубили на куски.
— Теперь вы боитесь смотреть на меня.
Ей был хорошо виден его профиль. Твёрдая челюсть и длинный нос, сжатый рот и высокий изгиб скулы, испорченной глубокими шрамами и спиралями на висках. Он напомнил ей монахов-алхимиков, которые жили в ските Андагора. Строгий, замкнутый, он мог бы стать прекрасным монахом. Луваен отбросила эту мысль. Стены большого зала блестели от полированной стали многочисленных орудий. Когда-то этот человек был приверженцем войны, а не молитв.
— Это не я отворачиваюсь, — она прижалась коленями к его коленям. — Можно мне прикоснуться к вам?
Он заметно дернулся в кресле.
— Что?
— Можно мне коснуться вашего лица? — она подумала, что он был бы менее удивлен, если бы она попросила у него разрешения выпустить шквал пушечных ядер в укрепления замка. — Я обещаю не бить вас по носу.
Её острота не вызвала улыбки, но Баллард кивнул и раздвинул колени, чтобы она могла придвинуться к нему поближе. Луваен наклонилась, и он закрыл свои глаза. Она завидовала его тёмным ресницам, густым и прямым. Чёрные руны и виноградные лозы обвивали его шею и тянулись вдоль линии роста волос. Луваен дотронулась до той, что двигалась. Шрам извивался под кончиками её пальцев, ледяной на ощупь. Она подавила инстинктивное желание отдернуть руку и проследила по следу виноградной лозы по его веку и лбу. Её пальцы скользнули в его волосы, отметив их гибкость, когда волнистые пряди ласкали её костяшки. Она проследила шрам в том месте, где он пересекался с другим на его голове, и пошла по его пути. Вскоре обе её руки гладили его по волосам, по лицу и по напряжённым сухожилиям на шее. Под его челюстью тяжело забился пульс. Хотя шрамы лежали под его плотью, как замороженные нити, незапятнанные участки кожи горячо вспыхивали под её пальцами. Он горел, как в лихорадке, и она горела из-за него.