Строка 149: Одна нога на горной вершине

Хребет Вера, суровая горная цепь в 200 миль длиной, не совсем доходящая до северной оконечности Земблянского полуострова (отрезанного у своего основания от материка безумия несудоходным каналом), делит его на две части: цветущую восточную область Онхавы и других городов, таких как Арос и Гриндельвод, и гораздо более узкую западную полосу с ее своеобразными рыбачьими поселками и приятными морскими курортами. Эти два берега соединены двумя асфальтированными шоссе: более старое, избегая препятствий, идет сначала вдоль восточных склонов на север, до Одеваллы, Еслова и Эмблы, и только там сворачивает на запад в крайнем северном пункте полуострова; более новая же — тщательно спроектированная, извилистая, великолепно построенная дорога — пересекает хребет в западном направлении, от северных предместий Онхавы до Брегберга, и в туристических брошюрах именуется «живописной». В нескольких местах горы пересекаются тропами, ведущими на перевалы, которые нигде не превышают 5000 футов. Иные пики поднимаются на 2000 футов выше и сохраняют снежный покров в разгар лета; с одного из них, Глиттернтин-горы, самой высокой и трудной для подъема, в ясные дни можно различить далеко на востоке, за заливом Неожиданности, смутную радужность — некоторые говорят, что это Россия.

После побега из театра наши друзья намеревались проехать по старому шоссе 20 миль на север, а затем свернуть налево по проселку, который в конце концов привел бы их к главному убежищу карлистов — баронскому замку в еловом лесу на восточном склоне хребта Бера. Но бдительный заика разразился наконец спазматической речью, бешено заработали телефоны, и беглецы едва успели покрыть десяток миль, как неясный блеск в темноте перед ними, на стыке двух дорог, выдал присутствие дорожной заставы — хорошо еще, что это одним ударом отменило оба маршрута.

Одон развернул машину кругом и при первой возможности свернул на запад, в горы. Поглотившая их узкая и ухабистая дорога миновала дровяной сарай, дошла до горного потока, пересекла его по громко загрохотавшим доскам и вскоре выродилась в загроможденную пнями просеку. Они оказались на опушке Мандевильского леса. В грозном буром небе гремел гром.

Несколько мгновений они оба постояли, глядя вверх. Ночь и деревья скрывали подъем. С этого места хороший альпинист мог добраться до Брегбергского перевала к рассвету — если, пробравшись сквозь черную стену леса, попал бы на правильную тропу. Решено было расстаться с тем, чтобы Чарли продолжал путь к далекому сокровищу в морской пещере, а Одон остался позади для отвода глаз преследователей. Он сказал, что устроит им веселую гонку с сенсационными переодеваниями и установит связь с остальной группой. Его мать была американка из Нью-Уая в Новой Англии. Говорили, что она была первой женщиной в мире, охотившейся на волков — полагаю, и на других животных — с самолета.

Рукопожатие, вспышка молнии. Когда король побрел через сырой темный папоротник, его запах, кружевная упругость и сочетание мягкой поросли и крутой почвы напомнили ему те времена, когда он бывал на пикниках поблизости — в другой части леса, но на том же склоне горы, и еще выше, мальчиком, на валунном поле, где мистер Кэмпбель однажды подвернул щиколотку и покуривал свою трубку, пока его несли вниз два здоровенных служителя. В общем, довольно скучные воспоминания. Кажется, где-то здесь был охотничий павильон — сразу за Сильфхарским водопадом, что ли? Хорошая охота на глухаря и вальдшнепа — развлечение, которое любила его покойная мать, королева Бленда, любившая также твид и верховую езду. Теперь, как и тогда, в черных деревьях шуршал дождь, и стоило остановиться, чтобы услышать биение собственного сердца и дальний рев потока. Который час, kot or? Он нажал кнопку своего репетира, и тот невозмутимо прошипел и отзвякал десять часов и двадцать одну минуту.

Всякий, кто пробовал взбираться по крутому склону темной ночью, сквозь чащу враждебной растительности, поймет, какое трудное дело предстояло нашему альпинисту. Более двух часов он не сдавался, спотыкаясь о пни, падая в овраги, хватаясь за невидимые кусты, отбиваясь от хвойных полчищ. Он потерял свой плащ. Он подумывал, не лучше ли было бы свернуться калачиком в подлеске и дождаться рассвета. Внезапно засветилась впереди булавочная головка света, и вскоре он уже двигался, спотыкаясь, вверх по недавно выкошенному лугу. Залаяла собака, камень покатился из-под ноги, он понял, что находится вблизи горной bore (фермы). Он понял также, что свалился в глубокую илистую канаву.

Заскорузлый фермер и его толстая жена, которые, подобно персонажам из старой скучной сказки, предложили промокшему беглецу желанный приют, приняли его за чудаковатого участника экскурсии, отбившегося от своей группы. Ему позволили обсушиться в теплой кухне, где ему дали сказочный ужин: хлеб, сыр и кружку горного меда. Его чувства (благодарность, утомление, приятное тепло, сонливость и пр.) были слишком очевидны, чтобы нуждаться в описании. В печи потрескивал огонь из корней лиственницы, и все тени его потерянного королевства собирались и играли вокруг его качалки, пока он дремал между пламенем и трепетным светом глиняного светильника, клювастого предметика, смахивавшего на римский светильник, висевшего над полкой, где жалкие бисерные безделушки и кусочки перламутра превращались в микроскопических солдат, сгрудившихся в отчаянной схватке. Он проснулся с ломотой в шее при первом полнозвучном коровьем колокольчике, на заре, нашел хозяина снаружи, в сыром углу, отведенном природой для скромной нужды, и попросил доброго grunter'a (горного фермера) указать ему кратчайший путь к перевалу. «Я разбужу лентяйку Гарх», — сказал фермер.

Грубо сколоченная лестница поднималась на чердак. Фермер положил свою заскорузлую руку на заскорузлые перила и гортанно крикнул наверх, в темноту: «Гарх, Гарх!» Хотя это имя дается детям обоего пола, оно, строго говоря, мужское, и король ожидал появления с чердака мальчика-горца с голыми коленками, словно смуглого ангела. Вместо этого оттуда появилась молодая растрепанная девчонка в одной мужской сорочке, доходившей ей до розовых икр, и паре огромных чёботов. Мгновением позже, как в цирковой трансформации, она появилась вновь — ее желтые волосы все еще висели, прямые и нечесаные, но грязная сорочка заменилась грязным пуловером, а ноги были заправлены в вельветовые штаны. Ей было сказано проводить незнакомца до места, откуда он легко мог бы достичь перевала. Заспанное и угрюмое выражение стерло ту минимальную привлекательность, которую ее курносое круглое лицо еще могло иметь для местных пастухов, но она не без готовности подчинилась воле отца. Его жена напевала старинную песню, возясь с горшками и кастрюлями.

Перед уходом король попросил хозяина, которого звали Грифф, принять старую золотую монету, случайно оказавшуюся у него в кармане, — единственные деньги, которые были при нем. Грифф решительно отказался и, все еще ворча, взялся за трудное дело отпирания и снятия засовов с двух или трех тяжелых дверей. Король взглянул на старуху, заметил одобрительное подмигивание и положил приглушенный дукат на камин, рядом с фиолетовой морской раковиной, к которой был прислонен цветной снимок элегантного гвардейца и его жены с обнаженными плечами — Карла Возлюбленного, каким он был двадцать с лишним лет назад, и его молодой королевы, гневной девственницы с черными, как уголь, волосами и глазами, голубыми, как лед.