– Так вы же не велели.

В этом он был весь. Безоговорочное выполнение приказа и такая же безоговорочная вера в Бога – не библейского, а своего собственного, которого он постоянно носил где-то в себе.

Станчиц никого не учил и никому не навязывал своего мнения. В то же время он часто удивлял нас своей прямотой. И однажды мы стали свидетелями такого случая. В штаб дивизиона пришел белорусский крестьянин и пожаловался, что у него украли поросенка. Это было неприятное сообщение, грозившее серьезным наказанием виновного. О чем и как говорили в штабе, нам никто не рассказывал, но мы точно знали, что ординарец командира второго взвода вечером куда-то уходил, а утром возле землянки лейтенанта пахло жареным. И на другой день Станчиц, прямо глядя на командира, упрекал его в том, что он распустил своего ординарца, который ему вообще не положен. Говорить это Малахову, пользующемуся на батарее дурной славой, мог только очень честный и мужественный человек. И Малахов промолчал.

Демобилизовали Антона в феврале 1946 года, и я еще несколько лет с ним переписывался. В одном из писем он писал: «Давай дружить как на фронте приезжай к нам будем вместе шпикулировать бо ясным трудом счас тяжко прожитомите…»

«Шпикулировать», хотя это и не ясный труд, в его понимании не было большим грехом и Богом не возбранялось.

К концу лета наша часть вышла к границе Белоруссии с Польшей, и нам очень хотелось по мосту пешком перейти Буг и сделать хоть несколько шагов за границей. Мы даже попросили об этом командира дивизиона. Но нам было отказано.

В штабе дивизии готовили план наступления на Варшаву, до которой оставалось всего несколько сот километров.

После вступления в Польшу наш полк почти два месяца с боями двигался на Запад и наконец вплотную подошел к Висле. За это время мы участвовали в освобождении многих крупных городов, включая Варшаву, а потом захватили города Бромберг и Шнайдемюль, прошли через всю Померанию, штурмом овладели городом Альтдамм и вышли на Одер.

Никто из огневиков нашего дивизиона никогда не был за границей, и для нас все было интересным: дороги, города, сельские населенные пункты, различные религиозные постройки и конечно же люди, их жизнь и отношение к нам. Чаще всего местное население встречало нас хотя и настороженно, но без активной враждебности. А иногда на лицах поляков появлялись улыбки и признаки доброжелательности.

В теплый осенний вечер батарея расположилась недалеко от польской деревни. После ужина ребята развели костер и, как часто бывало, повели разговор о ближайшей перспективе. Мы уже давно забыли об отступлениях и обсуждали предстоящее форсирование Вислы, освобождение Варшавы и дальнейшее продвижение на Запад.

Уже почти стемнело, когда к нам подошел пожилой поляк с какой-то сумкой. С трудом выговаривая русские слова, он поздоровался и рассказал, что немцы, недавно ушедшие из этих мест, отобрали у местных крестьян почти весь собранный урожай. Ему, правда, удалось кое-что спрятать, за что он нас благодарит и просит принять несколько килограммов муки нового урожая. Не ожидая такого подарка, мы отказались. Но старик молча поклонился, поставил сумку на землю, еще раз поклонился и пошел в сторону деревни.

Несколько минут все молчали. Потом заговорил Гарош:

– Хороший мужик. Спасибо ему. Если бы достали соды, я бы завтра угостил всех оладьями.

И все почему-то засмеялись.

На другой день кто-то из ребят принес и торжественно вручил Гарошу баночку с содой.

Замесив тесто и бросив в него щепотку соды, наводчик принялся за дело. Стопка оладий быстро росла. А когда Осипов попытался стащить одну оладушку, он тут же получил подзатыльник. После того, как все было готово, оладьи разложили по котелкам, и наступил момент дегустации. Но оладушки не получились. Вместо соды в баночке оказался обычный стиральный порошок. Потом мы часто вспоминали милого польского старичка и оладушки со стиральным порошком.

Вскоре мы подошли к Праге, где находились несколько недель, и стали свидетелями подавления Варшавского восстания. После немецких налетов от города оставались лишь развалины. Смотреть на это было жутко.

Потом нас бросили на север. А после боев под Яблона-Легионовом батарея почти неделю стояла возле небольшой польской деревни, и наш брат с утра крутился вокруг местных жителей.

Разговор конечно же о мирной жизни.

– Вокруг моего дома в Армении большие горы со снежными вершинами. Снег не тает даже жарким летом, – задумчиво рассказывает лейтенант Саакян. – А мы живем в долине. У меня добрая мама и две сестренки. Старшая на тебя похожа, – обращается он к девушке, сидящей рядом.

– Так, пан, так, пан, – улыбается полячка.

Лейтенант слегка обнимает ее и продолжает рассказ:

– У нас есть корова, два буйвола, овцы, свиньи.

– Так, пан, так, пан, – осторожно поддакивает девушка, видимо не совсем понимая молодого человека.

– В нашей деревне живет много веселых молодых людей. По вечерам они поют песни и танцуют. А осенью во многих домах играют свадьбы. За красивых девушек дают приданое. Вот и мы с тобой после войны поженимся.

– Так, пан, так, пан. – На этот раз все понятно, и девушка чуть заметно прижимается к лейтенанту.

– Поедем ко мне. Пойдешь работать в колхоз…

– Цо пане? – На ее лице недоверие, испуг. Благодушие сменилось настороженностью и у старшего поколения поляков.

А наши смеются. Испугались колхоза. Поняв, что ничего страшного нет, крестьяне заулыбались. Потом заговорили про колхозы, и некоторые наши слушатели заинтересовались и даже начали задавать вопросы.

Неожиданно тема разговора сменилась. Возле деревни, где мы общались с поляками, располагалось Войско польское, и один из его солдат оказался свидетелем разговора. Он не вмешивался в беседу и безучастно молчал. Но упоминание о колхозах его задело, и неожиданно для нас он на чисто русском языке произнес:

– А вот в нашем колхозе коров у крестьян почти не осталось.

Мы рты раскрыли от неожиданности.

Саакян с интересом взглянул на парня:

– А в Польше тоже колхозы были?

– Да нет. Мы орловские.

– Как же так? А почему в форме Войска польского?

– Так призвали же. Вот я и здесь. В нашем полку много русских.

– А поляки-то есть? – спросил кто-то из нас.

– Есть, но они в другом батальоне.

Вот так мы и познакомились с нашим ближайшим союзником – Войском польским.

А вскоре в деревню пришли трое: офицер и два солдата в польской форме и увели нашего собеседника. Потом нам стало известно, что командование польскими войсками запрещало своим военнослужащим общаться с нами. Так что наш знакомый орловский «поляк», возможно, был наказан.