– Освободились… – стоя на четвереньках пробурчал Ратибор. – Одно другого не легче. И что теперь?

– По любому надо сматываться. – пытаясь подняться с колен, молвил Сершхан. – До полдня нас тут быть не должно, а коль по чести, так за долго до полдня. А то останется довольствоваться одной радостью, что Змей цепями подавится, когда нас слопает.

– Он подавится… Жди! – сплюнул стрелок в жирное месиво под ногами.

– Микула, ты не мог захватить какой-нибудь молот, чтоб цепь расшибить? – устало вздохнул Волк. – Ну где теперь коваля сыщешь? Эх…

– У меня в избе только молота не хватало! Оленей что ли глушить? Как скажешь порой… Да не кисните! Будет вам и молот, и коваль… Насколько я понял, в город нам соваться не след?

– Верно. Понималка у тебя добре работает.

Ратибор шмыгнул носом и громогласно чихнул, аж грязь разлетелась рыжими брызгами.

– Тока если чего удумал, – закончил он. – Делай бодрее, а то я под дождем на ветру какую-то заразу уже подхватил. Больше всего на свете ненавижу холод, чтоб его… Если знаешь как идти, то двигаться надо вниз по реке. Хоть одна весь с кузницей должна ведь попасться!

– Никуда я один не пойду! – выдохнул Микулка, собираясь с силами.

Он закинул мешок за спину и руки, налитые дремавшей могучей силой, ухватили концы цепей. Плечи прогнулись под страшной тяжестью, но теперь друзья смогли встать, удивленно глядя как их соратник по щиколотку ушел в залитую водой землю.

– Чего рты раскрыли? – хрипло подогнал их молодой витязь. – Вперед! И чем быстрей, тем краше для всех.

– Очень радостно… – хмуро фыркнул стрелок, шатаясь на первых неверных шагах. – Как собак на привязи тащит. Кто бы мне такое сказал, я б ему в лицо плюнул не задумываясь.

– Тебя… могу… не тащить… – сквозь зубы выдавил из себя Микулка.

Жилы на его лбу вздулись так, словно под кожей проросли корни деревьев.

– Да ладно! – Ратибор понял, что ныне соратнику не до шуток. – Я уж перетерплю. Так, други?

Никто не ответил, каждый старался помочь пареньку хоть чем-то, взять на себя хоть часть непомерного груза.

Они шли вдоль берега, шатаясь, словно после хмельной гулянки, концы цепей оставляли в грязи глубокие рытвины. Земля совсем раскисла, босые ноги и Микулкины сапоги мокро чавкали, их приходилось с трудом выдергивать для каждого шага, скользкая глина то и дело роняла тихо ругавшихся витязей.

До полдня осталось совсем ничего, когда за пеленой дождевых струй мелькнули серые срубы деревенских избушек. Кое где в промокшее насквозь небо подымался белесый дымок, но большинство домов безжизненно зияло прорехами окон. Для близких к городам весей это обычно – люди стараются схорониться за городскими стенами от опасностей окружающей жизни, уходят из деревень и весей, оставляя немощных стариков и особенно работящих смельчаков. Те больше привыкли чувствовать себя хозяевами жизни – лучше смерть в поле, чем болезни и теснота за высокими стенами.

Микулка уже еле брел, ноги не разгибались от напряженной дрожи, казалось даже кости трещали, но он продолжал тянуть свою ношу, уводя друзей все дальше от смертельной опасности.

Меж домов ни души, доковыляв до ближайшего жилого домишки паренек уронил цепи, склизко шлепнувшие в размокшую грязь и постучал в оконную раму.

– Кому дома не сидится в такую-то непогодь? – удивленно скрипнул изнутри старушечий голос. – Али на постой собрались? Коль деньги есть, так я завсегда рада.

Зашуршал деревянный засов и дверь широко распахнулась, показав сгорбленную старушенцию, даже дома не расстававшуюся с узловатой клюкой. Тонкая лучина у печки едва освещала свой же держак, больше дымила, но старческим глазам много света не надобно – все одно ничего не видят, а так вроде не настолько уныло. Бабка с головы до ног оглядела Микулку, даже не приметив валявшихся в луже витязей.

– Исполать, путник! – шамкнула она беззубым ртом. – Чего тебе в наших краях надобно?

– Послушай, бабуль, есть у вас тут коваль? Деревня вроде не из последних…

– Как же не быть? Во-о-о-он за той избой. Агась, где дымок. Там наш коваль и живет. Добрый коваль, ухват мне починил задарма, а то попробуй руками горячий горшок из жару…

– Благодарствую, бабушка! – нетерпеливо поклонился Микулка. – Пойду я… Дело у меня есть.

– А на постой, значит, оставаться не будешь?

– Ну… Это как выйдет.

– Ну коль с деньгами, так приходи ко мне. – бабка дверь закрывать и не думала. – Погляди какова изба! Я те на печке место уступлю, мне, старой, много не надобно. А вот деньжат на прокорм требуется, руки уже не те. Хош, провожу тебя к ковалю?

– Нет, я уж сам.

Бабка оперлась на клюку и поглядывала из под платка выцветшими глазами, лицо ее навевало мысли о лисьей морде. Микулка понял, что ждать толку нету, любопытная бабулька со скуки так и будет стоять, дверь не закроет. Ну и пусть… Лишь бы крик не подняла, как увидит скованных витязей.

Паренек шагнул к друзьям и уныло вздохнул от тяжкой необходимости, цепи глухо звякнули, спина аж в дугу согнулась под жуткой тяжестью, ноги оскользнулись, но выдюжили, шагнули вперед, оставляя следы глубиной в полпяди. Бабка, узрев оковы, визжать не стала, лишь проводила жутковатую процессию долгим печальным взглядом, полным не то жалости, не то старческой безысходности. Уже отойдя шагов на десять, витязи услышали как хлопнула дверь, и снова только беспрерывный шум бьющего в грязь дождя, да еле слышное за домами звяканье.

Стук молота и отчетливый запах железной гари надежно указали дорогу, и как только друзья свернули на нужную улочку, сразу увидали то, что искали – коваль жил в длинной избе с огромным резным крыльцом. С одного края прямо к дому примыкала глинобитная кузня, широкая труба кургузо упиралась в низкое небо, отбрасывая вместе с дымом багряные отсветы. Микулка, дрожа от напряжения допер до порога и с облегчением ухнул цепями оземь, Волк от неожиданности оступился, шлепнулся на карачки у самого порога.

Сил постучаться ни у кого не хватало, все ловили воздух пересохшими губами, с наслаждением подставляя лица под хлеставшие струи дождя.

– Добрались… – Ратибор с улыбкой блаженства раскинул руки в огромной луже. Даже самая последняя свинья в жизни не получала от грязи такого удовольствия.

Никто не ответил, только Микулка болезненно отстукивал зубами частую дробь – сказалась непомерная усталость, лоб испотел нехорошей испариной. Но все же он поднялся с вымокшего крыльца и пару раз ухнул кулаком в плотно пригнанные дверные доски.

– Эй, хозяин… – запнулся, перевел дух и уже громче добавил. – Открывай заради Богов!

Дверь отперлась звонким лязгом стального запора и на пороге показалась совсем молодая женщина с непокрытой головой и по домашнему распущенными волосами, плотное льняное платье изящно обвил расшитый уличским узором поясок.