«Бекка, я чувствовал себя ужасно».

– То есть я должна была содержать нас обоих, пока ты не закончил бы свою рукопись?

Он не отвечает. Я сажусь за кухонный стол, пытаясь понять, что к чему. «С моей премией и нашими небольшими сбережениями, – сказала я ему в то последнее утро, – мы могли бы съехать отсюда, снять квартиру поближе к центру. Смотри, Олли! Вот эта – идеальная!»

– Я все распиналась про квартиру поближе к твоей школе, – говорю я, – а ты уже там не работал. – Качаю головой. – Ничего не понимала… Какая же я идиотка!

«Нет. Это я идиот. Я должен был тебе рассказать».

– А что, если бы ты получил очередной отказ? Что тогда?

Я грызу ноготь, вспоминая, как боялась вида его рукописей, которые возвращались в коричневых пакетах с марками. «Я не сдамся», – обычно убеждал он меня, чувствуя мои сомнения.

«Не знаю, – тихо отвечает он. – Я тебя подвел».

Я роняю лицо в ладони.

– Поэтому ты и был таким рассеянным по пути домой? Ты боялся мне рассказать?

Тишина.

– Ох, Олли, это всего лишь работа. – Гнев сходит на нет. – Всего лишь квартира. – К глазам подступают слезы. – Я простила бы. Ничего не стоит жизни. Ничего.

Вечером я умираю от желания рассказать все Китти, но тогда мне придется объяснять, что я слышу голос Олли, а я не могу. Пока не могу. Я решаю сохранить все в тайне. Не хочу, чтобы и родители узнали обо всем. Олли всегда любил мечтать, именно за это я его и полюбила. Вспоминаю наше первое свидание, когда он сказал, что хочет стать поп-звездой или писателем. По-моему, мама с папой считали, что Олли слишком много мечтает.

Глубоко внутри я тоже начала так думать.

– Хочешь эту работу? – спрашивает Джо по телефону на следующий день.

– Если ты не нашел другую кандидатуру, – отвечаю я, зная, что мама только притворяется, а не на самом деле читает бизнес-раздел газеты.

Джо молчит. Наверное, думает о том же, что и я: а не будет ли нам чертовски неловко? Однако теперь я знаю: я должна получить эту работу. Больше не могу сидеть дома. Мне надо занять себя, чтобы не сойти с ума.

– Я не смогу много заплатить, – наконец говорит Джо. – Бюджет на курсы очень жесткий.

– Ничего. Дело не в деньгах.

Джо рассказывает, что занятия начнутся не раньше сентября. То есть через две недели. Продолжается курс восемь недель.

– У тебя получится проработать до конца октября?

– Да.

– И за баром всегда свободные руки пригодятся.

– Хорошо. Я могу работать как минимум пару дней в неделю. Если хочешь, начну завтра.

– Тогда Луис введет тебя в курс дела.

– Ну что он сказал? – оживляется мама, как только я заканчиваю разговор.

Луис наполовину испанец, лет двадцати пяти. У него короткие темные волосы, глаза цвета кофейных зерен и оливковая кожа. Он тут же помогает мне успокоиться, показывает кухню, знакомит с поварами Бруно и Люком – такими юными, что едва ли не в сыновья мне годятся. Я готовлю пробный капучино, однако делаю что-то не то с кнопкой для пенки и все заливаю молоком.

– Как ни странно, когда-то я уже была официанткой.

– Удивительно, – смеется Луис.

Улыбаюсь, рассказывая ему, что недолго проработала в ресторане в Чизике и как раз там познакомилась с моим начальником, Глитцем. Мне тогда едва исполнилось двадцать семь.

– Подала ему мокко вместо эспрессо, а он замахал на меня салфеткой – тут, дескать, большого ума не надо.

– О да, – кивает Луис. – У нас такие тоже бывают.

– Не люблю избалованных, – добавляет Бруно, – вопят на все заведение.

– А что случилось дальше? – любопытствует Луис, трогательно заинтересовавшись этим мелким скандалом.

– Я сказала, что это грубо. Он ответил, что он в отвратительном настроении, ведь от него ушел уже третий помощник подряд. Я призналась, что тоже в плохом настроении: мол, я художник, но с этой работой не сложилось, поэтому придется думать о совершенно иной карьере. И он предложил мне работу.

– Вот просто так? – щелкает пальцами Луис.

– Ну, не совсем. Он спросил, что я знаю о современном британском искусстве. А я ответила, что больше разбираюсь в эпохе Возрождения, потому что училась во Флоренции.

А еще он выяснил, кто мой любимый художник. Я сказала, что люблю пейзажи Сезанна и картины Антуана Ватто, где он изображал музыкантов и времена Галантного Века. Что обожаю Марка Ротко, потому что всякий раз, как смотрю на его работы, мне становится спокойно.

– Встреча с Глитцем оказалась чистой удачей, потому что работа в его галерее, по крайней мере, связана с искусством. А ты, Луис? Как ты здесь очутился?

Он говорит, что изучал в Барселоне инженерное дело, но вскоре стало понятно, что это ему не по душе.

– Мне было семнадцать! Кто в таком возрасте знает, что хочет делать! – восклицает Луис с сильным испанским акцентом. – Все равно что жребий тащить – повезет или не повезет. Подумаешь, диплом! Клочок бумаги!.. Поэтому, наверное, Джо меня и нанял. Он любит давать людям шанс. Я обожаю вино. А Джо плевать на формальное образование.

– Он мировой мужик, – говорит Бруно. – Когда моей маме стало плохо, он дал мне время, сказал, я должен быть с ней рядом.

– Откуда ты знаешь Джо? – спрашивает Луис, но в дверях как раз появляется посетитель.

– Длинная история, – шепчу я, собирая волосы в хвостик и поправляя фартук в синюю полоску.

– Чего желаете? – улыбаюсь я, а про себя молюсь – лишь бы не капучино!

Занятие начинается только через полчаса, но ученики уже здесь. С приглушенным светом подвальчик выглядит достаточно романтично. Я как раз расставила тарелки с сырным печеньем, чипсами и орешками, а также дегустационные бокалы по длинным дубовым столам.

От двух красиво одетых женщин лет сорока буквально разит парфюмом. Я записываю их имена и забираю верхнюю одежду, воображая, как их мужья сидят дома, и им поручено поставить пирог с курицей в духовку на сто восемьдесят градусов, пока жены развеются и повеселятся. Зовут женщин Фелисити и Диана. Они берут по бокалу шампанского и, пошатываясь на каблуках, отправляются на поиски двух соседних мест.

Я записываю Скотта, симпатичного молодого австралийца с татуировками на обеих руках. Следующим подходит бизнесмен с газетой под мышкой. Спотыкаясь, словно уже пьяный, по лестнице спускается очередной ученик. Ему лет шестьдесят, и всклокоченные седые волосы придают ему вид безумного ученого. Зовут его Генри.

– Браво, – произносит он, когда я забираю его твидовый пиджак и вручаю фирменную синюю папочку с материалами для каждого занятия и списком вин, которые подаются в ресторанчике.