– Я имела в виду, что, как вы сами сказали, никого из них не задерживала полиция, это были люди, которых мир оставил гораздо раньше, чем они оставили мир.

– Вот именно. То есть они как нельзя лучше подходили для организации, ставящей перед собой подрывные цели: люди, которым практически нечего терять, вступившие в конфликт с обществом, желающие хоть как-то поквитаться за причиненные им обиды. Очевидно, что кто-то завербовал их и помог исчезнуть. Обеспечил прикрытие, вымуштровал. И наконец, дал задание.

– Вы правы, цель существует, – согласилась Мила, окончательно сбив его с толку. – Но мы не должны совершать ошибку, довольствуясь первым решением, пришедшим в голову, только потому, что так нам подсказывает опыт. – В зале послышался жалобный хор голосов. Тогда Мила подняла взгляд на камеру видеонаблюдения, которая с самого начала, неподвижная и немая, следила за ходом дискуссии. – Я говорю вам: за всем этим определенно кроется какой-то замысел. Говорю вам: невозможно предугадать, кто будет следующей жертвой и следующим преступником. – Ей пришлось повысить голос, чтобы перекрыть возмущенные комментарии, раздававшиеся вокруг. – Говорю вам, что желаю всей душой, чтобы речь шла о терроризме. Ибо если это не терроризм, остановить это будет трудно.

23

Шины на «хендае» меняли целый час.

Когда собрание закончилось, Миле не терпелось вернуться домой. Но на парковке ее снова ждал неприятный сюрприз: она и думать забыла о проколотых шинах.

Пришлось вызывать эвакуатор, чтобы отвезти машину в ремонт. Теперь агент полиции следила за тем, как меняют проколотые шины, но на самом деле мысли ее были далеко, а спокойствие – чисто внешним.

Милу не выставили с брифинга, но после ее выступления дискуссия продолжилась так, будто она вовсе и не открывала рта. Она уселась на место и, окруженная всеобщим презрением, молча ждала, пока встреча закончится. Поэтому злилась она на себя. Сама же и выставила себя на посмешище. И негодовала на Эрика Винченти, ведь ее подвел, обманул человек, которого она уважала.

Был ты Ахавом или Моби Диком? Ни тем ни другим или обоими сразу, вот почему я ничего не заметила.

Отсутствовал очевидный мотив убийства, которое совершил коллега, – если вообще можно назвать убийством, когда вырываешь у человека зубы и он от этого умирает. Милу смущала такая нарочитая жестокость. К тому же не было ничего, что навело бы полицию на очередное преступление. Еще и поэтому нервы у следователей были на пределе.

Никто не знал, где и когда будет снова нанесен удар. Но все пребывали в уверенности: это так скоро не кончится.

До сих пор цепочка преступлений раскручивалась благодаря точным указаниям. Знакам-загадкам, как в охоте за сокровищем: одежда Валина, зуб Хараша, видеозапись с Эриком Винченти… Да, но почему коллега по Лимбу позаботился о том, чтобы не оставить отпечатков пальцев и биологических следов на сцене преступления, и при этом устроил этакий парад перед камерами слежения?

Может, решение настолько простое, что нам его не разглядеть, сказала себе Мила.

Но вместо того чтобы сосредоточиться на следующем звене цепи, в Управлении предались безумным измышлениям. Террористы? Неужели они действительно думают, что достаточно дать страху какое-то имя?

Вскоре ей вернули «хендай» с новыми шинами. Мила вынула из бардачка солнечные очки и поехала домой. День выдался великолепный, редкие облачка скользили по небу удивительной синевы, сея там и сям мимолетные пятна тени.

Но Мила вела машину, глядя только вперед. Мысленно она прокручивала кадры видеозаписи с Эриком Винченти. Эпизод заканчивался и начинался снова, будто кто-то у нее в голове нажимал на повтор.

В ней всегда жило убеждение, что в один прекрасный день коллега появится снова. Что тьма его выплюнет, как кусок, который ей не по зубам, и вернет в Лимб живое свидетельство того, что всегда можно отыграть назад.

Мила воображала, как Эрик снова переступит порог кабинета, протянет ей кофе и, как будто и дня не прошло, усядется за собственный стол, включит приемник, настроенный на волну, передающую только оперы, и снова примется за работу.

Но вместо того Миле довелось его встретить в самом неожиданном месте.

Ей уже не изгнать из памяти фигуру, попавшую в объектив камеры слежения, установленной над перекрестком. Человек в плаще наклоняется к люку завязать шнурок на ботинке, а потом нагло, даже, можно сказать, с яростью, от которой она содрогнулась, снимает бейсболку и машет ею прямо в объектив.

Для чего эта пантомима? Неужели только для того, чтобы его узнали?

Похоже на протест, на акт возмездия, что подкрепляет версию о подрывных элементах. Но Мила видела другое на этих фотограммах: коллега – Миле трудно было называть его бывшим – прошел крещение тьмой. И мизансцена под глазом камеры означала прежде всего одно.

Эрик Винченти уже танцует среди теней.

В квартире Милы послеполуденное солнце, уже клонившееся к крышам домов, заливало гостиную золотистыми лучами, высвечивая пыль вокруг нагромождения книг, словно пытаясь выгнать ее. На другой стороне улицы пара великанов улыбалась всем, кто проходил под рекламным щитом, даже бродяге, который катил тележку из супермаркета, набитую пластиковыми пакетами и ветхими одеялами. Позже Мила снова оставит ему еду на крышке мусорного бака в начале переулка. Гамбургера сегодня нет – ну, может, куриный суп.

Успокоившись, агент Васкес отошла от окна. Уселась перед ноутбуком, включила его. Через несколько минут софт, соединенный с микрокамерой наблюдения, заработал. На мониторе снова показалась комната девочки, за которой Мила следила издалека.

Малышка сидела за круглым столиком и рисовала. Вокруг нее – собрание разнообразных кукол.

Которая из них любимая?

Длинные пепельные волосы, завязанные в хвост, закрывали половину лица. В руке цветной карандаш, – похоже, девочка полностью поглощена своим занятием – примерная барышня шести лет от роду, подумала Мила и усилила звук, но пока из колонок доносились только фоновые шумы.

В кадре показалась та же женщина, что и пару вечеров назад, когда Мила в последний раз выходила на связь: в руках у нее был поднос. Женщина, хотя ей и перевалило за пятьдесят, была еще очень красива.

– Полдник, – объявила она.

Девочка обернулась, но тут же снова принялась за рисование:

– Минутку.

Женщина поставила поднос на столик. Стакан молока, печенье и цветные таблетки.

– Ну, давай, потом закончишь. Пора принимать витамины.

– Не могу, – упрямилась девочка, будто должна была завершить самое важное в мире дело.

Женщина подошла и отняла у нее карандаш. Строптивица упрямо поджала губы, сочтя, что комментарии излишни. Ничего страшного, сказала себе Мила. Все хорошо. Малышка взяла куклу с рыжими волосами и прижала к себе, словно отстраняясь, а личико приобрело вызывающее, капризное выражение.