Проведение согласованной политики крайне важно для Остланда и абсолютно необходимо для вынесения общего решения.

Я опустил папку и попросил у связной воды. Ричард достал свою табачную машинку и скрутил нам обоим по сигарете. Девушка заплакала. — Прочитай последние страницы, — сказал Ричард, — там говорится об “операции”. Так они называют июньские депортации.

...

Эстонцы вели себя совсем как евреи, послушно залезали в грузовики, послушно садились в поезда. Неприятных ситуаций не возникало. Женщины и дети плакали, всё как обычно. Разрешение взять с собой свои вещи успокаивало их так же, как и евреев.

Папка выпала у меня из рук. Связная села рядом. Ее мокрые глаза были круглыми, как луна во время ночных бомбардировок. Я подумал о своем отце. Об отце, сидящем в поезде. Не смог думать дальше. Я вновь схватил бумаги и напомнил себе о нашей цели.

— Кто это написал? — спросил я.

— Твой кузен.

— Эдгар?

— Эггерт Фюрст, так его называют. Он пришел наводить порядок в нашем отделе, и я пообещал, что никому не раскрою его прежнего имени. Эдгар утверждает, что он женился второй раз и взял фамилию жены, но слишком уж надуманно это звучит, жена якобы оказалась любительницей приключений и бросила его. Хотя не знаю, он упомянул что-то о векселях.

— Надеюсь, ты не рассказал ему о нашей деятельности?

Ричард обиделся:

— Нет, конечно.

Я ему поверил, но я знал, как изворотлив Эдгар.

— Что еще он делает, кроме как строчит рапорты в Берлин?

— Не знаю, но он хорошо ладит с немецкими офицерами, даже говорит как немец. И выглядит как настоящий ариец.

Я в очередной раз проклял про себя попытку покушения на Розенберга. Положение было серьезное, а я должен был бежать поджав хвост, как жалкая дворняга. Я стал читать дальше. Немцы были довольны тем, что отряды полиции удалось набрать так быстро, и это несмотря на то, что весь прежний полицейский состав Эстонии был уничтожен в ходе летней операции Советского Союза. Считалось, что действия СССР принесли большую пользу немцам, так как смягчили реакцию эстонцев. Никто уже не обращал внимания на поезда, идущие в лагеря, на переполненные до отказа вагоны. Никто не хотел попасть в эти вагоны.

— Но почему немцы сравнивают эстонцев с евреями? Планируют ли они организовать депортации в Германии? — спросил я. — Или здесь, в Эстонии? Собираются сделать с евреями то же самое, что русские когда-то сделали с нами? Кто с кого берет пример? Какого черта они творят?

— Плохие новости, — прошептала связная.

Я знал, что у нее есть жених и что он еврей. Альфонс предоставлял жилье бежавшим из Германии евреям, но отказался уехать в Советский Союз, когда немцы стали подходить к границам. Отца Альфонса депортировали в Сибирь, поэтому у него были вполне адекватные представления о том, что его там ждет. Я вопросительно посмотрел на связную.

— Нас всех убьют.

Голос девушки звучал ломко, но уверенно. У меня закружилась голова. Я увидел перед глазами сияющую улыбку Эдгара.

Эдгар не мог заснуть. Он поднялся, размешал сахар в стакане воды и залпом выпил. Утром ему предстояло встретиться с унтерштурмфюрером СС Менцелем в штабе полиции безопасности, Менцель хотел поговорить о результатах работы Эдгара после перевода в Таллин, и Эдгару надо было произвести должное впечатление. Он нервничал. Впрочем, визит Менцеля в Таллин пришелся как нельзя кстати; в Германии закончилось обучение эстонских национальных кадров для полиции безопасности, и в Таллине торжественно принимали выпускников, именно они-то и не давали покоя Эдгару, добавляя беспокойных морщин на лице. Если страна наполнится специалистами из Германии, то, скорее всего, их ожидает быстрое продвижение по служебной лестнице. Найдется ли тогда применение его талантам, не забудут ли о нем, готовясь к важным операциям? Эдгар еще раз проверил свой костюм, почти новый, прекрасно сидевший. Он уже дважды за вечер почистил его щеткой. Левое плечо прежнего владельца было чуть ниже правого, поэтому Эдгару пришлось выпотрошить часть ваты из плечика, но идеальной линии плеч достичь не удалось. Несмотря на это, идти на встречу надо было именно в этом костюме, старый был совсем поношенным. Если встреча с Менцелем пройдет хорошо, он сможет, наверно, отнести пиджак настоящему портному или даже приобрести на черном рынке шерстяной ткани для нового двубортного костюма.

Унтерштурмфюрер Менцель начал встречу с похвалы: предоставленная Эдгаром информация подтвердилась, в отличие от сведений, полученных от других осведомителей, его рапорты отличаются редким профессионализмом. Эдгар вздохнул с облегчением и слегка расслабился, но одновременно почувствовал острый запах одеколона. Надеясь произвести впечатление, он решил немного сбрызнуть новый костюм, но по неосторожности вылил целый флакон. Чистка влажным полотенцем не дала результатов, а на проветривание не было времени. Чтобы пахучее облако не заполнило весь кабинет, он старался двигаться как можно меньше и незаметно отодвинул стул подальше от немца. Менцель, казалось, ничего не заметил, и Эдгар осмелел. Возможно, немец был просто деликатен, или запах на самом деле не был таким уж сильным, вполне может быть, что ему это просто показалось от волнения.

— Как вы оцениваете общее настроение в отделе Б-IV, герр Фюрст? Расскажите откровенно о ваших впечатлениях, — попросил Менцель.

— Пожалуй, основная проблема в том, что местные осведомители стучат друг на друга, герр унтерштурмфюрер. Большевиками называют кого угодно, рассадники коммунизма видят там, где их никогда не было, об одном и том же саботаже мы получаем три различных версии. Мотивы обычно самые простые — зависть, злоба и месть, все то, что управляет примитивным разумом, — сказал Эдгар. — Однажды донос написали даже на нашу квартиру, то есть находящуюся в пользовании наших агентов. Такие случаи не позволяют сконцентрироваться на делах первой необходимости. Я бы сказал, что это очень неэкономично.

Менцель слушал внимательно, слегка подавшись вперед, и робость, от которой у Эдгара подергивались ноги, исчезла. Спокойная уверенность пролилась на Эдгара так же неожиданно, как одеколон на костюм, и ощущалась так же сильно, но приятно. Даже плечи пиджака сидели как влитые, как будто костюм был специально сшит на заказ, он чувствовал себя специалистом, и это помогло ему расправить плечи.

— Ситуация действительно требует скорейшего вмешательства, иначе над нами будут смеяться. В Германии такого нет. И мы не можем позволить, чтобы кто-то использовал Германию в своих целях, — отреагировал Менцель на слова Эдгара и предложил: — Коньяк? Латвийский, со странным привкусом бензина, вы уж простите. Вторая большая проблема связана с тем, что эстонцы неохотно вступают добровольцами в наши войска. Мы ожидали гораздо большего рвения.

Менцель подчеркнул, что не ждет “приятных ответов”, ему нужна правда. Эдгар вращал коньяк в бокале, шевеля одним запястьем, и сосредоточенно смотрел на жидкость. Запах одеколона распространился по комнате, как только Эдгар потянулся за бокалом, и чувство уверенности исчезло. Пока он говорил, он совсем не помнил об одеколоне, чему способствовало и заинтересованное выражение лица Менцеля. Или ему просто показалось. Его одолевали сомнения. Карточную игру надо было вести по правилам, но он не знал, какие карты правильные, а какие нет. После переезда отдела Б-IV на Тынисмяги, где располагалась немецкая полиция безопасности Германии, он кисло отмечал, приходя в главный штаб, что другие продвигаются по служебной лестнице все выше и выше, получают ответственные задания и потом спешат куда-то в парадной униформе и каждый раз с новыми знаками отличия более высокого ранга, он же растрачивает свои таланты на недоброжелателей, сплетниц и их доносы.