Павел застыл, ошалело глядя на рыхло-бледную физиономию супруги, трясущуюся в нескольких сантиметрах от его лица. От Весты невообразимо несло жуткой смесью пота, крови и перегара.

— Отпусти меня, — пискнул он. — Я… Никому ничего не скажу.

Веста закудахтала от смеха.

— Представь на секунду, что я — последнее живое существо, до которого ты дотронешься в своей жизни, — угомонившись, произнесла она. — Не считая мух и червей, конечно. Правда, когда они появятся, ты вряд ли уже будешь что-то соображать. Ну?

Она закрыла рот Павла мокрыми от слюны губами, и тот неожиданно сам для себя впился зубами в ее язык. Веста вскрикнула, отпрянув. Изо рта выступила кровь.

— Не подходи ко мне больше, сука, — устало проговорил Павел.

Усмехнувшись, она отвесила ему затрещину. Ухо вспыхнуло огнем, внутри что-то тонко скрипнуло, будто ножка стула царапнула покрытый лаком паркет.

— Ты зря это сделал, — покачала головой Веста. Ее лицо приняло угрюмое выражение, уголки губ опустились. Она вытерла кровь с подбородка, с удивлением разглядывая влажно-красную ладонь. Затем, кряхтя, потянулась к банке с темно-оранжевой субстанцией.

— Не подходи ко мне, — шепотом повторил Павел. — Тут ходят корабли. Ты не подвесишь меня, как носок на прищепке. Нас увидят, и тебя арестуют, чокнутая манда.

Веста ударила его снова, и он обессилено распластался на палубе. Сознание с трудом балансировало на хрупком мостике между реальностью и бездной.

— Это ты хорошо заметил, — раздался голос Весты над головой Павла. — Только вынуждена огорчить тебя. Сюда почти никто не заплывает. Разве что какое-нибудь рыболовецкое суденышко. Тогда я просто накрою ноты брезентом. Можешь кричать, тебя все равно никто не услышит — ноты закрываются плотной крышкой. А еще я включу музыку.

Павел почувствовал, как на его тело начало шлепаться нечто клейкое и прохладное, а сильные пальцы супруги яростно втирали странное месиво в его кожу.

— Ты знаешь, я как-то видела видеоролик, где одна девушка в цирке уместилась в небольшом стеклянном кубике. Как я была поражена ее гибкостью и пластикой! Казалось, она приняла внутри форму куба, заполнив своим телом каждый квадратный сантиметр! Но и ты не унывай, — подбодрила Веста, продолжая размазывать по телу мужа вязкую субстанцию.

— Масло, конечно, сделает свое дело, но ты должен быть готов ко всему. Ноги подогни, колени к животу, руки плотно к телу. В общем, поза эмбриона. Желательно, чтобы у тебя все уместилось. Уверена, с твоим телосложением проблем не возникнет и мне не придется ничего тебе ломать дополнительно. Видишь «МИ»? От начинки мало чего осталось, только труха и пыль. Но двенадцать лет назад это была восьмидесятикилограммовая женщина. Конечно, не сарай с рельсами, как ты говорил, но все же. Сережа настоял, чтобы была именно она. Думаешь, мой брат кормил свои ноты абы кем? Нет. Ноты требуют неординарных людей. Талантливых. Не таких, как ты, бесполезная нулевка. Так вот, нам пришлось переломать этой женщинее кости, иначе она не помещалась в ноту. Она была очень сильная, и Сережа перебил ей позвоночник, в противном случае она могла бы справиться с нами…

— Пожалуйста, — едва слышно выдавил Павел. Из его глаз заструились слезы.

Когда все было готово, Веста подвинула к мужу стеклянный бочонок. Он сиял чистотой, словно его только что до скрипа вымыли чистящим средством под горячей водой.

— Это восьмая нота, — с гордостью пояснила Веста, щелкнув ногтем по пузатой стенке сосуда. — Сережа делал ее на заказ из горного хрусталя, который был добыт в Швейцарских Альпах. По греческим преданиям, горный хрусталь — застывшие слезы богов. В этих минералах сосредоточена своя, уникальная аура. И вообще… Представляешь, сколько это стоит?! Вставай. Сделай хоть раз в жизни полезный поступок.

Павел медленно поднялся на ноги. Шатаясь, он в ужасе уставился на прозрачный горшок, который Веста назвала «нотой».

— Теперь это твой новый дом, — хихикнула Веста и легонько подтолкнула его к бочонку. — Давай, лезь внутрь. Не бойся, ты не задохнешься — в крышке есть отверстия. Будет душновато, особенно когда взойдет солнце, но кислорода тебе хватит.

Павел не шелохнулась, и тогда Веста, нахмурив брови, ударила его кулаком в живот.

— Я не советую тебе сопротивляться, мой мальчик, — предупредила она. — У тебя есть выбор. Ты залезаешь внутрь сам, либо это сделаю я. То, что не влезет самостоятельно, я вколочу внутрь кувалдой.

Задыхаясь и кашляя, Павел упал на колени, а она спокойно наблюдала за мужем. Рыдая, он попытался отползти в сторону, но Веста схватила его за волосы и снова ударила.

— Я догадывалась, что с тобой будут трудности, — вздохнула она.

Подхватив строительную кувалду, она обрушила ее на локоть Павла. Тот истошно закричал, начав судорожно кататься по палубе. Веста шла за ним, поднимая и опуская тяжеленный молот, и после каждого удара, попавшего в цель, крики ее супруга становились все тише и тише.

Наконец Павел умолк, провалившись в спасительное беспамятство, и Веста небрежно отбросила кувалду в сторону. Та с грохотом упала на палубу, стукнувшись об борт.

Обе ступни искалеченного мужчины были неестественно вывернуты. Из щиколотки левой ноги торчал обломок кости, из раны толчками выплескивалась кровь. Запястья и локти тоже были раздроблены.

— Это чтобы ты не попытался вылезти, — объяснила Веста. — Ты не представляешь, на что способен человек, когда попадает в нутро ноты… Некоторые сходили с ума и вышибали крышку, притом что на каждой конечности было по несколько переломов, в том числе и открытые. Таким неугомонным я ломала позвоночник, и только после этого они успокаивались.

Женщина попровила прядь волос, выбившуюся из-под повязки.

— Не бойся, — мягко проговорила она. — Все будет хорошо.

Она принесла бинты и, остановив кровь из раны на ноге Павла, сделала ему перевязку.

— Я не хочу, чтобы ты ушел раньше времени, — улыбнулась Веста.

Подтащив бессознательное тело мужа к «ноте», она принялась запихивать Павла внутрь. От жуткой боли тот мгновенно пришел в себя, исторгая дикие вопли. Он кричал долго, до хрипоты. Даже тогда, когда он уже был внутри, Павел, сорвав глотку, продолжал издавать шипящие звуки.

Когда все было готово, Веста закрыла громадную колбу бугельной крышкой, после чего с помощью лебедки принялась поднимать «ноту» вверх.

Одинокой чайке, очевидно, надоело бесцельно кружить над яхтой, и она, пронзительно крикнув на прощание что-то на своем птичьем языке, унеслась прочь.

Начинался второй день в открытом океане.

* * *

Спотыкаясь, Веста ввалилась в каюту.

Она осторожно поставила на стол погребальную урну и села на диван.

— Я все правильно сделала, — сипло проговорила она, прикладываясь к бутылке. Алкоголь мерзко-теплым ручьем заструился внутрь. — Правильно.