Знаешь, что самое поразительное? — спросила Веста, вынув изо рта отвертку. — Каждый раз звуки были разными. Уникальными. Понимаешь? Жизнь давала пищу инструментам, и изо дня в день удавалось получить неповторимую тональность. Это все равно что смотреть на море, оно никогда не бывает одинаковым. Какое существо, такое и звучание…

Веста встала на карачки, и ее огромные груди тяжело заколыхались. Отверткой она сковырнула две пластиковые заглушки с палубы, расположенные у бортов. Обнажились металлические «гнезда», в которых темнели небольшие углубления. Затем распеленала сверток. В лучах уходящего солнца прохладно блеснули стальные стержни округлой формы. Отдаленно они напоминали ножки от табуретки — каждый цилиндрик имел с одной стороны вваренный болт, с другой — круглое отверстие с внутренней резьбой.

Павел сглотнул. Про себя он невзначай подумал о каркасе туристической палатки из полипропиленовых труб, которая у него была в студенческие времена…

«Сейчас она изобьет тебя до смерти этими штуковинами. Или соорудит из них длинную хрень, вроде спиннинга, а потом засунет ее тебе в задницу… — предположил внутренний голос. — Сделает из тебя шашлык-машлык»

— Веста, к… какого черта?! — заикаясь, спросил он.

— Перестань ругаться, — одернула мужа Веста. Она вкрутила по штырю в палубу, в те самые стальные «гнезда», после чего принялась по очереди ввинчивать на каждый из них остальные. Таким образом она вскоре нарастила штанги с обеих сторон.

— После каждой такой игры молодой человек шел к фортепьяно. И если эксперимент с животными удавался, музыка сама струилась из-под его пальцев, — сказала Веста. — Удачная игра на вазах означала колоссальное вдохновение. И, как следствие, прекрасный результат на музыкальном поприще.

Она снова полезла вниз.

«Полюбуйся на закат», — вспомнил ее слова Павел и, судорожно вздохнув, посмотрел на океан. Распаренное, сонное, нагревшееся за день малиновое солнце висело над линией горизонта. На морской глади вспыхивали алые отблески небесного светила, увеличиваясь с каждой секундой — казалось, солнце сочилось кровью, которая медленно, но неуклонно разливалась по океану.

Веста выкарабкалась наверх, тяжело дыша. Ее щека была перепачкана пылью, на лбу выступили блестящие горошины пота.

— Без Сережи это стало трудновато, — пропытхтела она, с лязгом выкладывая на палубу длинный шест, местами покрытый ржавчиной. В другой руке она держала два мотка толстой проволоки, на концах которой болтались массивные карабины. Размотав проволоку, она ловко закрепила ее на верхних концах штанг, после чего принялась растягивать их в противоположные стороны.

«Она делает эти гребаные стойки более устойчивыми, — промелькнула у Павла мысль. — Зачем?!»

Тем временем Веста, сопя от напряжения, защелкивала карабины на палубных кнехтах. Проволока буквально звенела от напряжения, как туго натянутая тетива. Затем Веста слегка толкнула одну из штанг, как бы проверяя ее на прочность. После этого она подняла тронутый ржавчиной шест и, повертев его в руках, аккуратно положила его на штанги, в полуовальные выемки. Из кармана штанов женщина выудила длинные винты и с помощью отвертки намертво закрепила шест к стойкам. Получилось нечто вроде широкого турника.

Павел плотно сжал обветренные губы.

«Угу, — кольнул знакомый голос. — Только турник ровный и гладкий. А тут… Посмотри внимательно».

Но Павел не хотел смотреть. Он и без того успел заметить, что на поперечной планке «турника» виднелись крупные проушины, равномерно расположенные друг от друга, и смотрели они в палубу.

— Ноты должны были звучать, только будучи стерильно чистыми, — промолвила Веста. — Они были капризными, эти ноты. Это было самым неблагодарным делом — мыть вазы после каждой игры. Малейший клочок шерсти, шматок кожи, засохшая капля крови — и все, получался брак. Но это того стоило, поверь. Уфф…

Она вытерла лоб.

— Голова все еще болит, — пожаловалась Веста, с укоризной взглянув на притихшего Павла. — Неплохо ты меня тогда треснул. Еще чуть-чуть, и убил бы.

— Нет, — машинально отозвался Павел.

— Что «нет»? — удивилась она. — Ты ведь хотел этого.

— Прости меня, — с трудом выговорил он. — Я… я все понял. Не нужно больше ничего делать.

Этот поперечный шест с восемью приваренными кольцами и ржавыми пятнами, похожими на засохшую кровь, вызывал у него всепоглощающий страх.

— Ты обсуждал со своим приятелем по телефону лебедку, — снова нарушила паузу Веста. — Осмелюсь предположить, что кому-то из вас пришла в голову мысль вышвырнуть меня за борт с помощью этого приспособления. Так вот, лебедка на яхте есть. И я ее скоро достану, только дух переведу.

Почти целую минуту она безмолвно глядела на вечерний океан. Она стояла в полной неподвижности, чуть прикрыв веки, и Павлу уже стало казаться, что она задремала, как Веста заговорила:

— К тому времени юноша уже выступал на концертах. Он возмужал, стал высоким и раздался в плечах. Он нравился многим девушкам, но, как ни странно, они не интересовали его. Музыка — вот что было для него главным в жизни.

— Веста, — дрожащим голосом проговорил Павел. — Послушай, Веста… Этот парень… Твой брат?

— Конечно, — безучастно ответила она, даже не обернувшись. — Знаю, моя история получилась банальной. Хотелось сохранить интригу…

Веста покосилась на супруга:

— А та девочка, которая была с ним, — я. Думаю, ты уже и сам догадался. Вероятно, у тебя по ходу моего повествования мог возникнуть вопрос — как им, то есть нам удавалось скрывать свое, скажем так, странное увлечение? Ведь мы не были беспризорниками, у нас были и папа и мама. Ответ очень прост. Во-первых, мы соблюдали предельную осторожность. Дверь всегда закрывалась на двойной замок. А если мы уходили, то прятали наши ноты в яму, которую вырыл мой брат. Сверху мы прикрывали ее всяким хламом. Ну а во-вторых, наши родители не особенно заморачивались по поводу нас с Сережей. Тем более, что отец работал в МИДе и был постоянно в разъездах. А мама не вылезала из больниц — к тому времени у нее обнаружили онкологию. Врачи были бессильны. Когда начиналось обострение, ее снова клали в больницу, потом выписывали, и тогда она начинала беспробудно пить. Так что мы спокойно занимались своими делами в сарае, в то время как мама смотрела фильмы в доме в обнимку с бутылкой. Отец вконец замучался с ней. Однаждый серым ненастным утром она попросту не проснулась. Ну да ладно, я отвлеклась.

— И что… что дальше?

— Дальше? — медленно повторила она. — О… Дальше, Павлик, было много чего интересного. К тому времени Сережу заинтересовала виолончель, и он во многом преуспел, осваивая этот инструмент. Можно сказать, что для моего брата начался новый этап музыкальной карьеры. И… собаки и кошки — это, конечно же, все замечательно. Но со временем Сергей стал раздражительным. Он часто жаловался, что ему не нравилось, как он играл, и что фактически он топчется на одном месте. Но однажды…