— Очень приятно: я твоя поклонница!

— А я ваша противница!

— Противница?! За что?! Почему?!

— Потому что вы своими советами разрушаете семью моей подруги Нудилки. О которой, вероятно, слыхали…

— Если б я разрушала, мама ее не прислала бы мне письмо с просьбой помочь им как раз моими советами. И я собираюсь…

— Не вздумайте собираться… И даже не пробуйте отвечать ей ни письмами, ни по телефону!

— Ты не можешь заговорить со мной своим голосом?

— Нет… Во-первых, столкновение одинаковых голосов в одном разговоре — это оригинально! А во-вторых, привыкайте!

— К чему? И почему я не смею отвечать ей?

— Я уже ответила по телефону на письмо за вас и, как понимаете, вашим голосом. Не перебивайте меня, а напрягитесь и прослушайте запись моей беседы с семьей Нудилки. Слово в слово…

— Ты посмела украсть мой голос?! Это плагиат! И обманула семью?! Я подам на тебя в суд!..

— Любой суд я выиграю: судьи меня обожают. А народные заседатели — и того больше!

— Но правота будет на моей стороне! Есть закон, наказывающий плагиаторов…

— А я докажу, что это была пародия! Пародии всюду разрешены. И в ответ на вашу жалобу стану пародировать вас регулярно — по радиоканалу, соперничающему с вашим, по телевидению. Объект же для пародий вы, поверьте, бесценный!

— Нет-нет… только не это! — то ли вскричала, то ли взмолилась она.

— Договорились: ваш судебный иск и мои пародии отменяются! И оцените, запомните: я вас оборонила.

— От чего?

— От ответственности за развал образцовой — как вы сами назвали ее, хоть и моим голосом! — семьи. А также от закипающего возмущения общественности.

— Что возмущает общественность?!

— А то, что из-за ваших бесед иные женихи и невесты отказались от свадеб. Вы их застращали! По вашей вине в стране может сократиться деторождаемость. Вы перечисляете столько причин для того, чтобы расходиться, что стало страшно сходиться. Какой выход? Вы должны, как я от вашего имени пообещала, немедленно приступить к изучению и воспеванию благополучных семей! А маме Нудилки, повторяю, не вздумайте отвечать: она уверена, что их семью вы уже укрепили. Я сделала это за вас! Оценили?

— Понемногу оцениваю. И соглашаюсь, — не без испуга промолвила «специалистка».

— Один вопрос! Вы непрестанно ссылаетесь на свой «богатый личный опыт». И сколько же раз вы были замужем?

— Я никогда не была замужем. Мне некогда было заводить семью: я заботилась о чужих семьях. Так мне казалось…

А в голову мне вторглось неожиданное сравнение: ведь и наша директриса долго не выходила замуж. И детей не имела. «Но она всем нам была почти матерью! — категорически отвергла я бессмысленное сравнение. — „Специалистка“ же не только сама ни мужей, ни детей не имела, но и других на разводы и бездетность настраивала. Совсем не однозначные ситуации. Даже противоположные!»

— Может, я опрометчиво вмешивалась в чужие судьбы, — раздумчиво и чуть-чуть виновато предположила «специалистка». — И не ошибочно ли я воображала, что забочусь об этих семьях?

Перевоспиталась она или предпочитала со мной не связываться? Я не догадалась. Но мне ее стало жалко.

— Неблагополучные семьи тоже следует изучать. Но, не утверждая, что у них, неблагополучных, нет благополучного выхода.

— А ты, умоляю, перестань разговаривать моим голосом!

Я перестала. И повесила трубку. Одно опасение вторглось мне в голову: а не стану ли я, напрочь отвергая свое будущее замужество, напоминать, не дай бог, ту «специалистку»? И сразу же отмела свое опасение: между нами нет ничего общего: она была верна своим «научным воззрениям» (вроде бы мной поколебленным!), а я верна своему чувству!..

— Не владела бы ты искусством уметь говорить любыми женскими голосами, тогда мамой и папой вконец овладела бы «специалистка», которую ты победила… — отблагодаривала меня Нудилка по телефону.

— Взаимоотношения ваших родителей все равно — и без моего вмешательства! — не поддались бы до конца ее запугиваниям. Но ты подняла тревогу! И защитила не только свою семью, но и другие семьи, которые могли бы поддаться. Твоя заслуга больше моей.

— А я, вместе с братом, считаю иначе…

— Вместе с братом?!

Люди, я заметила, частенько вовсе не прочь приписать себе чужие заслуги. Нудилка же — да еще с согласия брата! — и собственных заслуг не признавала.

Назавтра меня навестили благодарные Нудилка и ее брат, которому она поведала во всех деталях о моем трюке.

— Я еще сильней полюбил тебя! — произнес он. Не признался, а именно произнес. — Ты спасаешь не только отдельных людей, но и целые семьи. Я жму твою руку!

В ту минуту я окончательно — и даже бесповоротно! — решила, что все-таки никогда не выйду замуж. Потому что нуждалась не в его руке, а в его сердце. Если же и в руке, то лишь вместе с сердцем… которое, как я тоже окончательно поняла, не могло мне достаться. А в других сердцах я не нуждалась!

Как кинокамера «заглянула» в нашу квартиру

Никуда не денешься: все люди вроде друг на друга и не похожи, но в чем-то весьма похожи. К примеру, после появления каждого из моих фильмов знакомые и незнакомые, встречаясь со мной, прежде всего с любопытством осведомлялись: «А сколько тебе заплатили?» Неожиданно о моих гонорарах объявили в газетах. Тогда вопросы сменились восклицаниями: «А ты у нас, оказывается, богатая!», «А ты у нас миллионерша!..». Богатой я сделалась не у «них», а сама по себе. Но восклицания не прекращались.

Мама выражала надежду, что «деньги меня не испортят». Как могло меня испортить то, чем я не распоряжалась?

Папа же выразил убеждение, что гонорарам удобней всего будет отдыхать в его банке. Где он, как и раньше, трудился в окружении купюр с утра и до вечера… Но миллионером почему-то не стал. «Где справедливость?» — обижалась я за своего скромного папу.

Когда журналисты интересовались, какая у отца такой дочери профессия, папа дежурно отвечал:

— Занимаюсь тем, что для человечества страшнее всего.

— Изготовляете ядерное оружие? — ехидно попытался уточнить один из интервьюеров.

— Общаюсь с деньгами. Главным образом, с чужими…

Прежде он говорил, что «только с чужими».

Интервьюер непонимающе вытаращил глаза.

— «Люди гибнут за металл…» — пояснил папа. — Это доказывает не только Мефистофель в опере «Фауст», но и моя многолетняя служба в банке.

А меня-то с высокими гонорарами… поздравляли!

Я, повторюсь (не часто ли повторяюсь?), присутствия больших сумм не ощущала. Они, как и слава, меня не обременяли, но, в отличие от славы, и не особенно радовали. Радоваться тому, чего фактически я не ведала?