пипл, он окромя пошлости ничего не воспримет, никакое искусство ему не нужно, так что заказов тебе — кукиш в карман!

Митя обрадовался, когда лавочку несколько прикрыли

— бешеные деньги тратились на порчу вкуса, на производство убожества. Но лавочка открыла дверь с другой стороны. Теперь заказывают банки. И ловкачи уже наживают на таких заказах капиталец.

— А краски, холсты — всё деньги, а мастерская… И вообще, Митька, ты бы вообще не попал в союз, если бы не женщины! И то верно. Старая художница одна, слабоватая по мастерству, но влюбчивая, голову от Мити потеряла, связалась со своими верными приятелями по академии, занимавшими в правлении посты. Художнице ничего от Мити и нужно-то не было — так, ностальгия по юности нежной… И еще одна — приятельница Инессы, искусствовед. Та — циничная, умная, хваткая, продажная особа — сделала на него ставку: откроет неподдельное, ей — плюс. Потом, пьяная, звонила — нарвалась на Ритку. Если что-то из вашего получится, кричала в трубку, только благодаря мне. Спился бы — и скорежился под забором. В России много талантов, не жалко. Умный еврей и крошечные способности разовьет да использует так, что и внуки его будут жить безбедно, а у русских как: кому много дадено, того и не жаль!.. Русский свой талант закопает в землю и ждет, как Буратино, что дерево вырастет! Так вот искусствоведша по телефону высказалась. И предложение сделала выгодное: организует она для Мити выставкупродажу в Германии. Пусть он срочно ей позвонит. Но Ритка ее отшила. Да так тонко, сама собой восхитилась. Спасибо вам, сказала елейным тоном, мне Дмитрий уже о вас рассказывал, сказал, что уважает таких, как вы, женщин

— очень некрасивых, но умных! Та аж дернулась на том конце провода, как лягушка под током.

Разумеется, про деловое предложение Ритка Мите ничего не сказала, но сама обрадовалась: вот какая лампа

Аладдина в ее руках! Нет, в Германию он поедет только с ней, с Риткой. Только выпусти птичку из клетки — обратно не загонишь. И никаких искусствоведш… Та больше не позвонила. Значит, не так она умна и не такая деловая, раз за некрасивость обиделась, легко оправдала себя Ритка, и Мите ничего путного бы не сделала. И вспоминать о ней нечего.

Но сказала как-то Лене: ты не понимаешь, кто такой Митя? Знаешь — сколько будут стоить его картины? Не знаешь, спроси у толковых людей. Леня послушался, взял одну Митину работку, Ритке подаренную, и отнес одному деловому человеку. Деловой жил в своем доме за большим забором — кирпичный дом, бронированная дверь, огромная собака, ну как в кино! Сначала показал мне какую-то рухлядь: буфет, этажерка и огромный стол, простой, говорит, ты человек, Леня, стоит это многие тысячи; и этажерка? А это не этажерка, а… В общем, гляди, объяснил, за одну такую завитушку на стуле отдал бы знающий человек несколько тысяч. Да ну? Вот тебе и ну. Коллекционер. Картины, книги, статуэточки всякие. Простой миллионер. Как начинал? Лучше не спрашивай, есть то, о чем интеллигентный человек не рассказывает. А я человек, несом ненно, интеллигентный, помнишь, как Остап Ибрагимович о себе написал: «од. ин. хол.», а?

Смеется! О чем интеллигентный человек не рассказывает! В советскую эпоху, дорогой, начинать было почти невозможно. Не будем вспоминать… Я вам картиночку принес, не Репин, конечно, а я Илью Ефимовича и не очень люблю, хотя ценю: Шагал мне по душе. Милый городок был Витебск? Наверное, я там не был. Деловой человек, Леня, должен быть всесторонне образованным. Учту. Понимаю, трудное детство. Девушки не любят. Картиночка-то каких времен? Да знакомый рисовал. Вот друг мой, директор магазина «Галантерея», — теперь его сын там приватизировать магазинчик собирается, знаешь, тот, что на углу Советской и Маркса, — так вот, отец его, мой друг, мировой старик, и деловой человек, и культурный. Даже в театре разбирается лучше всякого

искусствоведа. И доброй души. Болтают о нем чушь — а я его знаю тридцать лет. Эту-то вот, как ты ее обозвал, этажерочку, он мне просто подарил! Редко сейчас найдешь того, кто способен на такие подарки. Говоришь, знакомый? Вот, вы понимаете, будет она спрос иметь? Открыл, развернул, пристально глянул, сказал: будет со временем, а пока — четыреста, больше не дам. Ё-мое! четыреста. За эту мазню, ты говоришь, это наш двор там нарисован — и не узнаешь ведь! Черт-те что, все-таки эти коллекционеры народ чокнутый!

— Я же тебе говорила, — обрадовалась Ритка.

— А дом мне его понравился, вот как надо теперь жить! * * *

Над Митиной головой расцвел ореол. Правда, Митя и так отдавал Лене должное: тот был совсем не зол, гостеприимен, даже по-своему Мите сочувствовал. И тот сочувствовал Лене, так сказать, тоже по-своему. Свое глубокое отвращение к честному труду Леня, как ни странно, обнаруживал и в Мите: вставал тот когда хотел, ночью шлялся, раза два и к ним ночью забредал, служить отказывался — а живопись Леня трудом, конечно, не считал. Пока не посетил умного коллекционера. И Митя обладал Лёниной способностью заводить случайные знакомства в самых различных слоях: однажды он завалился с каким-то весьма сомнительным субъектом (сомнительным показался Лене любимый Митей сочинитель рассказа «Черта»), иногда вдруг появлялся в ресторане — на какие деньги, скажите пожалуйста? (Митя в месяц все-таки продавал одну-две работы.), а тут вообще Леню потряс: выяснилось, что один профессиональный шулер, с которым сам-то Леня познакомился у подпольного ростовщика, сейчас суетящегося насчет своей легализации: они на его дачке ели, пили и развлекались: парились в баньке, палили дружно по уткам, — и этот шулер Митю знает. Золотой души человек, сказал шулер. Малость антилихэнтный, но все равно — уважаю. Потрясно!

Митя любил вокзалы: влекли его типажи, и нравилось сладкое, охватывающее его там ощущение возможных перемен. Заметил как-то в период полного безденежья в зале ожидания молодого мужчину с узбекскими глазами, прячущего в карман карты. Подрулил — внезапно для себя. Сыграем? Скучаешь, что ли? Ее, сэр. Если шулер — даст сначала выиграть, а дальше… Что будет дальше, Митя не стал задумываться. Была у него такая особенность — он настолько погружался в ситуацию, что будто сам становился ею и начинал управлять событиями непроизвольно и точно, как своим телом. Пошли в гостиницу, здесь недалече, я — командировочный из Ухты. Тоже тоскую. Жду напарника. Должен прилететь, у не го всё.

Что «все», Митя из осторожности уточнять не стал. И колода, разумеется, у мужика крапленая. Можно было, конечно, пойти купить другую, но ясно было сразу

— в привокзальных палатках, где карты продавались, у восточноглазого был давний сговор с продавцами или, скорее, свой поставщик. Иначе быть не могло. Номер тоже в гости нице просто командировочный не возьмет: дорого.

Он тут же угадал Митины мысли. Переплатил, сказал, но что делать, удобнее устроиться здесь. Ладно. Винишко, как? Нет. Ну, тогда поехали. Конечно, выиграть сначала Митя и должен был. Хорошо играешь. А у меня карты сами к рукам липнут. Смотри, парень! И ты гляди. Тут в дверь постучали. Сосед! Мы с ним-то и коротаем времечко. Вошел хромой, но блеклый, по виду скорее обыкновенный бухгалтер, чем авантюрист. Может, я все сочинил? Нормальные мужики — и просто скучают?! Опять выигрыш. Твои пятьсот. Да нет, все ясно, что я, право, как девица? Сейчас, по идее, победа должна быть их. И вдруг странное охватило его состояние: некоторые карты будто высветились среди остальных — он почти наверняка знал, где какая. И — выиграл. А точно ты ска зал — липнут. Штука. Пора сматывать удочки. Я сейчас. Зашел в туа