Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Доктор, представленный Андреем родителям, произвел на них самое благоприятное впечатление. Он обещал их пользовать от всех болезней и даже успел раза два заглянуть к Генриху Леопольдовичу, с которым разыграл несколько партий в шахматы, поклонниками которых они оба были.
На этот раз, проиграв две партии, Генрих Леопольдович обратился, чуть смущаясь, к профессору:
— Тут, понимаете, такие обстоятельства… В общем, можно ли будет моей младшей дочери вернуть видимость девственности?
Профессор, самодовольно улыбаясь, успокоил:
— Все в наших руках!
За сытным обедом мужчины выпили бутылку марочной мадеры:
— За успех дела!
После обеда Пал Палыч любезно осведомился:
— Операцию, поди, надо скорее сделать? Могу завтра.
Генрих Леопольдович разоткровенничался:
— Пока она у меня непорочна. Но днями произойдут… обстоятельства. И вот тогда…
— …Понадобится мое искусство! — заключил Пал Палыч, не выказывая наружно удивления, которое он испытал от слов «заботливого» папаши. С подобным ему сталкиваться еще не приходилось.
Сверху доносились звуки рояля.
— Это играет Наталья. Пойдемте, познакомлю вас. Склоните ее к необходимости сделать операцию. Она у меня строптивица.
…Наталья, завидев гостя, хотела уйти, но отец ее остановил, а Пал Палыч похвалил игру:
— Вы, Наталья Генриховна, прекрасно играете. Ведь это Чайковский?
— Да, это «Вальс-скерцо». — Наталье была приятна похвала. — А еще я люблю «Вечерние грезы» этого композитора.
— Пожалуйста, сыграйте, — стал просить Пал Палыч.
Наталья играла, отец потихоньку вышел.
Послушав музыку, Пал Палыч начал было говорить о «коловращениях жизни, об условностях» и прочем, но Наталья его вежливо прервала:
— Я уже наслышана о вашем врачебном искусстве. Но, уверяю вас, оно мне не понадобится. И не будем больше говорить об этом.
— Вы, Наталья Генриховна, совершенно чудесная девушка! — воскликнул доктор и поцеловал ей руку. Даже в отравленной цинизмом душе возникло искреннее уважение к этой нравственной чистоте.
Вскоре им предстояла еще одна встреча — на этот раз последняя.
Прошел еще один день. Солнце склонялось к горизонту. Хорошо пахло свежей хвоей и самоварным дымом. Наталья, тихо покачиваясь в гамаке, читала Фета.
Послышались чьи-то шаги, мягко зашуршала галька. Дарья Семеновна растянула в улыбке губы, присела рядом:
— Что читаешь? Стихи? Какая ты у нас умница. Доченька, завтра у тебя в десять утра свидание. Пожалуйста, оденься понарядней. Я сказала Елизавете, она даст тебе свое новое шифоновое платье, знаешь, то сиреневое, с оборками и вырезом на груди. И возьми мои лакированные туфли. Бери, бери! Для тебя, моя красавица, ничего не жалко.
Наталья печально покачала головой:
— Маменька, вы продолжаете настаивать на вашем решении?
— Да, моя птичка! Вся семья ждет от тебя благородного поступка.
Опустив голову, Наталья надолго умолкла. Потом поднялась, тихо сказала:
— Я пойду к себе…
— Пойди отдохни, касаточка. Пусть завтра ты будешь самой красивой. Чтоб понравиться.
— Не волнуйтесь, мама, понравлюсь.
* * *
Через несколько минут Люба бежала к казармам Преображенского полка. А еще через два часа сосед Листер видел Наталью, остановившую на Среднем проспекте наемную коляску и поехавшую в неизвестном направлении. Позже на следствии знакомый нам отставной гарнизонный офицер, успевший побывать в доме Скобло-Фоминых и представленный Наталье, показал: «Я встретил ее в тот же вечер в загородном ресторанчике „Эрнест“ — это на Каменноостровском проспекте в доме под номером шестьдесят. Мы с компанией мои именины справляли. Наталья прошла в отдельный кабинет — это где зимний сад. Меня доняло любопытство, и я тайком туда заглянул, стол был сервирован на двоих, но к девушке никто не пришел. Она в печальном одиночестве пила красное вино „Вилла Розе“. Оно там дорогое, я брал как-то — полбутылки полтора рубля стоит. Ушла Наталья около девяти вечера».
Официант, по требованию Натальи, нанял для нее извозчика с нагрудной бляхой 144.
Извозчик на следствии говорил: «Барышню по ее приказанию я аккуратно доставил к Преображенским казармам. Она мне отдала деньги, а у караульных интересовалась про какого-то князя. Те ей в ответ: князь, дескать, были, но недавно уехавши».
Где провела Наталья ночь? Следствию это выяснить не удалось.
Домой она явилась в шесть утра. Брат слыхал, как она прошла к себе. Через несколько минут грянул выстрел. Домашние, прибежав к ней в комнату, нашли Наталью лежавшей на полу в луже крови. Рядом валялся револьвер. Девушка испускала громкие стоны.
— Я побежал в полицию! — крикнул Андрей.
— Поспешишь — людей насмешишь! — осадила сына Дарья Семеновна. — В полицию всегда поспеем. Лучше съезди за Пал Палычем.
Минут через сорок Андрей привез профессора. Все это время Наталья истекала кровью и жалобно стонала. Профессор осмотрел пострадавшую и развел руками:
— Пуля направлялась в сердце, но прошла мимо. Она, однако, задела спинной мозг. Быстро нарастает паралич языка и верхних конечностей. Положение безнадежное.
— Пусть все выйдут, — простонала девушка.
Семейные вышли за дверь, а доктор, оставшись наедине с Натальей, вкрадчиво зашептал:
— Скажите, что произошло? Я никому не передам, слово чести…
— Хорошо, пусть хоть один человек будет знать правду, — едва слышно коснеющим языком проговорила девушка.
…Доктор появился перед семейными через четверть часа. Он был бледен и необычно взволнован:
— Мне Наталья Генриховна рассказала такое… Кровь холодеет от ужаса! Надо вызвать полицию!
Полицейский доктор тщательно осмотрел девушку. Она уже лишилась дара речи. На все расспросы отвечала лишь слезами и стонами. Прострадав еще три дня, несчастная скончалась.