— Секреты мастерства передашь?

— Это как водится! — пообещал старшина.

Прокопыч благословил, но до поры до времени о Лебеде выше не докладывал. Хотел увериться в неслучайности результатов. Так часто бывает, знал по опыту начшколы снайперов, — новичок может месяц показывать высший результат, а потом наступает момент, когда все ломается, глаз косеет, рука кривеет, и бывший вундеркинд всю оставшуюся жизнь стреляет в молоко. Руководя областным ОСОАВИАХИМом до войны, он навидался всякого, а потому не спешил. Даже вручение ордена ей попридержал.

Хмурову Прокопыч позволил делать с Лебедой все, что старшина сочтет нужным. Безо всякого режима. Кому этот режим, на фиг, нужен, если она в школе одна! А если дело выгорит и из девчонки получится элита, они все на том поимеют!..

До самой осени, через березовую весну и полынное лето, старшина Хмуров работал с Ангелиной Лебедой.

Передал девке все тонкости снайперского искусства, а она их приняла, да такое ощущение сложилось у Хмурова, будто ефрейтор уже родилась с профессиональными повадками снайпера. Хватала науку на лету.

Он научил ее стрелять с корточек. Причем заставлял сидеть в позе зэка по шесть часов не шелохнувшись, лишь тогда пускал зеркальцем солнечный зайчик. Хорошо зеркальце к палке привязывал, а то бы без рук остался…

Хмуров обучил ее лазить по деревьям дикой кошкой и спать на ветвях змеей.

— Подушка твоя — приклад! Оптический прицел — батька, а ствол винтовки — мать родная! — повторял старшина.

Она улыбалась ему, чувствовал, была благодарна за науки, но души своей и странички не открыла. Хмуров был жалостливым мужиком, одновременно с этим понятия имел. Не хочет человек открываться, дело его. Видать, про изошло у этой Лебеды в жизни всякое… Ну что ж, улыбается — уже празднично!

Так бок о бок они прожили полгода, и наступило время экзамена.

Лебеда о том не знала, все зашифровано было. А Хмурова обещали расстрелять по-честному, если проговорится.

Ангелину среди ночи подняли, велели приготовиться в пять минут, погрузили в кузов полуторки и отвезли километров за двадцать.

Задание было поставлено туманно. Ожидать в точке «А» противника. Откуда ждать его появления, указано точно не было. Угол обнаружения врага шестьдесят градусов.

В тот момент в школу приехал генерал-майор со Звездой Героя на груди.

Накрыли стол и даже Хмурова позвали.

Часа два молча пили спирт, закусывая солеными огурцами да вареной картошкой. Потом разговаривать стали.

— Так хороша? — спросил генерал-майор.

— Чудо как! — подтвердил начшколы. — Выдающаяся!..

— А ты как считаешь, старшина?

— Ойстраху сто очков вперед даст!

— Какому Ойстраху? — не понял генерал-майор.

— Стрелку лучшему, — уточнил старшина. Командование пожало плечами, такого снайпера не припоминая.

Прокопыч погрозил Хмурову кулаком, а тот не понял за что.

— Хмурая только девка, — жалеючи проговорил старшина. — Неразговорчивая!

— Товарищ генерал-майор! — засмеялся начшколы. — Фамилия старшины — Хмуров!

— И что?

— А то, что он говорит, что девка хмурая! Фамилию, что ли, свою дать хочет ей?.. Ха-ха!

Про себя генерал подумал, что у тыловиков во время войны мозги ржавеют. А чувство юмора какое-то бабье. Вслух сказал:

— Стрелять будет с девятисот!

Начшколы поперхнулся огурцом и долго кашлял туберкулезником. Про себя в короткое время решил, что со школы снимут уже завтра, там фронт. Не пули боялся, а своего цистита хронического…

— Да как же это! — развел руками Хмуров. — Да я сам далее шестисот пятидесяти не накрывал!

— А нам другие не нужны! Других — навалом!

Генерал-майор заблестел глазами, превращая свое лицо героя в монументальное, ливанул из бутылки в стакан спирта и без приглашения к тосту компании выпил.

— За Победу!

Начшколы постарался догнать героя, да вновь поперхнулся, впрочем, не спиртом, а догнавшей его перспективой.

— За Победу!

Старшина Хмуров лишь кивнул. Бледный лицом — окрасился в тон стены.

— А выстрел сделает в шесть пятнадцать утра, — добавил генерал-майор, утирая хмельной пот со лба.

— Ночью!!! — воскликнул Хмуров.

— Не ночью, а утром, — уточнил герой.

— П…ец! — расслабился в голос Прокопыч.

— Цель будет видна лишь шесть секунд.

Здесь всех накрыло по полной. Начшколы даже тихонечко запел «степь да степь кругом», а старшина жалел ефрейтора Лебеду, словно дитя свое, оставленное ночью в лесу на съедение волкам. Сдерживал слезки.

Когда светало, лишь он один, Хмуров, не спал. Сидел за столом, уложив голову на согнутые в локтях руки. Тосковал мужик.

Генерал храпел по-генеральски, а начшколы вторил ему чуть менее значительно.

Заорали петухи, предупреждая куриные гаремы, что самцы в полной боевой готовности, сейчас поклюют пшена и свои обязанности выполнят играючи…

Дверь в кабинет начшколы открылась с грохотом, так что генерал проснулся тотчас, а товарищ с циститом, открыв глаза, подумал, что бомбят.

На пороге кабинета, с ППШ на мощной груди, расставив ноги, стоял двухметрового роста капитан. Лицо — красное, а глаза — голубые. Монументальному герою — монументальный адъютант.

Через две секунды генерал-майор уже мог воспринимать информацию.

— И?.. — таким его вопрос был.

Капитан кивнул.

Таким был его ответ.

Генерал-майор немедленно поднялся из-за стола. С грохотом повалилась на пол посуда, но он не обращал внимания на такие мелочи, за грудки поднял начшколы и жирно поцеловал того в губы.

— Не забуду! — Затем герой сжал в объятиях старшину Хмурова, так что кости у того затрещали. — Спасибо, мужик!

Здесь все поняли, что задание выполнено.

Начшколы заулыбался во все окна, а старшина Хмуров с трудом сдерживал теперь уже слезы счастья.

Подумать только! С девятисот, на заре!.. — ликовала душа.

— А знаете, — молвил генерал, — знаете, эта Лебеда уже стольких мужиков своих на войне схоронила. ППЖ была…

— Так вручать орден? — проговорился начшколы.

— А что, еще не вручили! — грозно рыкнул генерал-майор, но тотчас расслабился. — Сейчас оно более кстати будет… Тащи орден!

Начшколы в похмелье поймал равновесие и качнулся к письменному столу.

— Да здесь он!

— Неслыхало! — позвал герой.

— Я, товарищ генерал-майор! — отозвался красавец-адъютант.