– Илья, ты куда пропал? Мы уже узнали, где располагаться будем. Вон те четыре хаты возле речки – наши. Пойдем, там хозяйка картошечку жарит, как ты любишь…

А потом, сбавив напор, заглянул в глаза:

– Ничего о ребятах не слышно?

Я только головой покачал. Шараф, выдохнув сквозь сжатые зубы, ожесточенно поскреб щеку.

– Ты, главное, не переживай так. Сейчас полковник приедет, всех на уши поставит. Мы тот район по травинке прочешем и, пока пацанов не найдем, не успокоимся.

Глядя на Марата, согласно кивал. Но думал о другом. Сама собой вдруг всплыла мысль, что и к этому недоделанному Никитке прицепился, только чтобы отвлечься от думок о Пучкове. Ведь на полном серьезе обдумывал убийство, лишь бы ушла та картинка, где по Лехиным открытым глазам муравьи ползают…

Встряхнув головой, закурил и пошел подталкиваемый Ханом в сторону нового расположения спецгруппы ставки. Еда в горло не лезла, поэтому, поковыряв в тарелке, вышел на улицу и молча смолил одну папиросу за другой, сидя на завалинке. Про Гека не думать не получалось. Вот ведь даже в таком щекотливом деле, как убийство члена военного совета, он бы меня поддержал без вопросов. Сереге, тому вряд ли получилось бы объяснить, с чего это советскому человеку приспичило валить члена Политбюро. А если бы и убедил – время уже упустили. Лехе же только намекни, что обожаемому командиру помощь нужна… Ему поровну – языков брать, украденный грузовик с тушенкой в госпиталь перегонять или ЧВСа стрелять – лишь бы со мной. И ведь безбашенным этого парня не назовешь, просто относится ко мне как к старшему брату – сильному, умному и являющемуся для него высшим авторитетом. Ну и я к нему соответственно отношусь – как к младшому. Эхе-хех…

Через час в село втянулась наша колонна. Иван Петрович, выслушав мой доклад, вздохнул, выгнал всех из комнаты и набулькал стакан спирта:

– Пей.

– Не хочу…

– Пей, это приказ! Ты думаешь, я не понимаю, каково тебе? Так что пей. А завтра с утра с Гусевым и остальными бойцами поедете в тот квадрат выяснять судьбу наших разведчиков. Сутки вам даю. И два взвода солдат, из запасного полка.

Потом, выдвинув челюсть, посмотрел на меня и вдруг ударил кулаком по столу:

– Что ты нюнишься, как квашня! Ты – боевой офицер, а сидишь здесь с потерянным видом! Трупы Пучкова и Козырева видел? Нет? Так и нечего раскисать! Мы тебя уже столько раз хоронили, что не сосчитать! А ты вон – живой сидишь, морды корчишь!

А я вовсе ничего не корчил. Просто удивился, чего это командир так разорался. Хотя, честно говоря, полковничий ор оказал некое терапевтическое воздействие. Ор да стакан спирта, который чуть не силком был в меня запихнут. Так что через десять минут из мрачного, но нормального человека я превратился в расплывчатое существо на подгибающихся ногах. Если учесть, что сейчас уже вечер, а ел в последний раз утром у СМЕРШевцев, то развезло меня не по-детски. Гусев было уволок мычащее тело в люлю, но, немного полежав, пьянючая тушка сначала прорыгалась во дворе, а потом уже по темнякам начала жаловаться Сереге на несправедливость жизни. Мысли при этом вроде были четкими и ясными, только язык не хотел нормально шевелиться, что очень раздражало.

Вообще человек я малопьющий. Можно сказать, совсем не употребляющий. Пьянеть не пьянею, просто, превысив определенный порог, отрубаюсь и все. Оказывается, все дело было в дозе… C этого стакана на голодный желудок меня так торкнуло, что, сидя на каком-то бревне и ухватив Гусева за погон, принялся изливать ему душу:

– С-ссерега, вашу маму, ведь у меня тут никого нет… вообще! Даже папы нету… да что г-говорить, тут совершенно ни-че-го нету! Даже трубок сотовых. А ведь будь связь, я бы просто позвонил Лехе и узнал, как у него дела…

Мне вдруг стало очень грустно оттого, что позвонить Пучкову не получится. Шмыгнув носом, попробовал достать папиросу, но только уронил пачку, что расстроило еще больше. Хорошо, зажженная «беломорина» вдруг сама собой оказалась в руке. Немного этому поудивлявшись, затянулся и продолжил:

– У меня ведь т-т-только трое на весь этот мир есть. Ты, Иван Пуртович, тьфу, Пертович, тьфу. Кор-р-роче – ты, командир и Лешка.

Немного подумав, добавил в список Марата.

– Это и есть вся моя семья. Бабу было завел и та – немка. Нес-с-серьезно… Да и не видел ее больше п-п-полугода. А теперь еще этот п-проглот пропал. Найду – убью!

Гусев, что очень радовало, был готов поддерживать все начинания. Убить Пучкова, найти и доставить сюда Нахтигаль, хоть из Берлина, и вообще, как говорил Карлсон, быть родной мамой. Я пришел в восторг оттого, что у меня есть такой друг, и, потрендев еще с полчаса, окончательно вырубился. Последней мыслью была совершенно трезвая о том, что, кажется, наговорил много чего лишнего и, кажется, разобраться с Хрущевым мне завтра – не судьба…

* * *

– Подъем. Вставай, Илья, машины готовы. И еще – тебя Колычев срочно вызывает.

Открыв глаз, увидел озабоченную морду Гусева. Серега еще немного постоял, задумчиво оглядывая меня, а потом уточнил:

– Ты как – живой?

Усевшись на кровати, покрутил головой. На удивление – чувствовал себя нормально. Думал, будет гораздо хуже…

– Живой. Сушняк только дикий.

– Перетерпи, а то опять накроет… И давай быстрее – полковник ждет.

Ну быстрее так быстрее. Сходил, умылся, с трудом удерживаясь, чтобы не напиться вволю обжигающе-холодной колодезной воды и пошел к командиру. Иван Петрович при виде меня задал тот же вопрос:

– Живой?

Я кивнул, но командир на это уже не обратил внимания. Подойдя к окну и стоя спиной ко мне, продолжил:

– Мне доложили про вчерашний инцидент с Хрущевым. Знаешь, Илья. – Колычев повернулся и, подойдя вплотную, взял меня за ремень портупеи. – Большей глупости ты совершить не мог. Наверное, проще было, если б ты его застрелил. Это хотя бы можно было списать на нервный срыв, а так как ты знаешь отношение к себе Верховного, то полежал бы пару месяцев в госпитале с соответствующим диагнозом и вернулся обратно. Тем более, у тебя две контузии, так что при поддержке сверху дело бы замяли… А сейчас ты приобрел себе врага. Причем очень изощренного врага. И пусть в Политбюро его называют Никиткой и считают клоуном, но на самом деле это совершенно не так. Пока товарищ Сталин жив и Лаврентий Павлович на месте, Хрущев в твою сторону и не посмотрит. Он будет улыбаться в глаза и копить злобу. Но вот потом… Поверь мне, здесь, – Иван Петрович постучал себя по лбу, – тоже что-то имеется. И это что-то может заниматься анализом. А анализ вырисовывается самый неприглядный. Так что как будем из этого выворачиваться, просто не знаю…

Командир наконец отцепился от портупеи и, сломав несколько спичек, закурил. Да уж… Выходит, вчерашний порыв был совершенно правильный. Этого лысого шустрика надо валить. Однозначно. Угораздило же так вляпаться… А Колычев меня даже слегка напугал. Он на наши залеты обычно орет, но вот так, спокойно, говорит только о действительно хреновых вещах. И еще очень интересно, что именно его аналитический мозг надумал? Неужели он СЕЙЧАС просчитал возможное коронование Хруща? Да нет, не может быть. Полковник, конечно, умница, но такое просчитать в принципе невозможно. К этому году просто нет фактов, из которых можно сделать ТАКОЙ анализ.