Боже милосердный! Смотреть на нее было пыткой. Джека сотрясала дрожь, тело будто свело судорогой. У него вырвался хриплый прерывистый стон.

Неимоверным усилием воли ему удалось оторвать взгляд от ее бедер.

– Мисс Эверсли, – пробормотал он, заставив себя посмотреть ей в глаза. Нужно было что-то сказать, а извиняться он не собирался. Нелепо просить прощения, не испытывая раскаяния.

– Мистер Одли, – выговорила Грейс, прижав пальцы к губам.

И, видя перед собой ее пылающее лицо с полураскрытым ртом и распахнутыми удивленными глазами, Джек вдруг с ужасом понял, что испытывает то же смятение, ту же робость. Он содрогнулся, словно только что заглянул себе в душу.

Но нет, это невозможно. Они едва знакомы, и вдобавок Джек Одли не из тех безумцев, что сохнут от любви. Ему в жизни не доводилось терять рассудок от вожделения, когда сердце бешено колотится, мысли путаются, а в голове сплошной туман.

Конечно, он любил женщин. Более того, он восхищался ими, что выгодно отличало его от остальных мужчин. Ему нравилось, как они двигаются, нравилось слышать их щебетание, не важно, таяли ли они в его объятиях или недовольно ворчали. Ему доставляло огромное удовольствие наблюдать за ними. Каждая из них пахла по-своему, каждая выделялась неповторимыми движениями и жестами, и все же все они принадлежали к одному племени, таинственному и непостижимому. Их окутывала незримая аура женственности, вызывающая, дразнящая. Иногда Джеку казалось, что он явственно слышит: «Не забывай, я женщина. Мы с тобой из разных миров». Это придавало чувственным наслаждениям особую остроту. Но Джек никогда не любил ни одну из них. И не испытывал ни малейшего желания изменять своим привычкам. Он всегда полагал, что постоянная привязанность лишь осложняет жизнь, неся с собой одни неприятности. Джек предпочитал порхать от одной возлюбленной к другой. Его вполне устраивали случайные, мимолетные связи. В душе он был бродягой, а любовь всегда призывает к оседлости.

Джек улыбнулся. Одними уголками губ. В подобных обстоятельствах это самая подходящая улыбка. Он нарочно сделал ее чуть кривоватой, слегка ироничной. Улыбка должна была соответствовать его обычному насмешливому тону.

– Вы вошли ко мне в спальню.

Мисс Эверсли кивнула, медленно и рассеянно, Джеку показалось, что мысли ее витают где-то далеко. Когда она заговорила, в голосе ее звучала странная отстраненность, будто она обращалась к себе самой.

– Я никогда больше так не поступлю.

«Ну нет, только не это!»

– Надеюсь, вы передумаете, – с обезоруживающей улыбкой возразил Джек. Он шагнул вперед и, прежде чем Грейс успела угадать его намерения, схватил ее руку и поднес к губам. – Это без преувеличения самое приятное событие за весь день – мой первый день в Белгрейве, и я признателен вам за радушный прием. – Не выпуская ее руки, он добавил: – Мне доставила огромное удовольствие наша беседа о живописи.

Это была чистая правда. Джеку всегда нравились умные женщины.

– Мне тоже, – отозвалась Грейс и мягко высвободила руку, заставив Джека разжать пальцы. Она сделала несколько шагов к двери, остановилась и бросила взгляд через плечо. – Здешняя коллекция картин не уступает собраниям лучших музеев мира.

– Я жду с нетерпением, когда вы мне ее покажете.

– Мы начнем с галереи.

Джек усмехнулся. В уме ей не откажешь. Прежде чем Грейс взялась за ручку двери, он спросил:

– Там есть изображения обнаженной натуры? – Грейс застыла на месте. – Мне просто интересно, – пояснил Джек с самым невинным видом.

– Да, – отозвалась Грейс, не оборачиваясь.

«Интересно, какого цвета у нее щеки? Пунцовые? Или нежно-розовые?» Джека одолевало любопытство.

– В галерее? – уточнил он, рассчитывая, что Грейс не захочет показаться невежливой, а значит, не оставит его вопрос без внимания. Ему хотелось увидеть ее лицо. В последний раз.

– Нет, не в галерее. – Она все-таки повернулась, и Джек успел заметить насмешливые искры в ее глазах. – Там одни портреты.

– Ясно. – Джек понимающе кивнул, приняв серьезный вид. – Никакой обнаженной натуры. Что ж, пожалуй, это даже к лучшему. Признаться, я не испытываю особого желания увидеть прадедушку Кавендиша… э-э… в натуральном виде.

Грейс плотно сжала губы, но Джек знал, что она не сердится, а едва сдерживает улыбку. Ему тотчас захотелось развеселить ее еще больше, услышать, как она смеется.

– О Боже, – пробормотал он. – Герцогиня… – При этих словах Грейс фыркнула, давясь от смеха. Джек притворно нахмурился, прижав руку ко лбу. – Господи, – простонал он, – Боже милостивый.

И вот, надо же такому случиться! Она рассмеялась, но Джек этого не увидел. Он был уверен, что слышал ее смех, тихое сдавленное хихиканье. Однако в это мгновение он закрывал ладонью глаза.

– Доброй ночи, мистер Одли.

Джек отнял руку от лица и выпрямился.

– Доброй ночи, мисс Эверсли. – Он готов был поклясться, что даст ей уйти и не станет ее удерживать, но вдруг услышал собственный голос: – Я увижу вас утром за завтраком?

Грейс замерла, сжимая дверную ручку.

– Думаю, да. Если вы привыкли рано вставать.

Джек никогда не был ранней пташкой, скорее наоборот.

– О да, обычно я чуть свет уже на ногах.

– Герцогиня любит плотно позавтракать, – объяснила Грейс.

– А я думал, она обходится газетой и горячим шоколадом. – Пожалуй, он мог бы повторить слово в слово все, что говорила мисс Эверсли сегодня днем. Очень даже возможно.

Грейс покачала головой:

– Мадам пьет шоколад в шесть часов. А завтрак подают семь.

– В малой столовой?

– Так вы знаете, где это?

– Понятия не имею, – признался Джек. – Но существует превосходный выход. Вы могли бы зайти за мной сюда и проводить в столовую.

– Нет, – ответила Грейс, дрогнувшим голосом, в котором слышалось то ли изумление, то ли возмущение, Джек не смог бы сказать с уверенностью. – Но я распоряжусь, чтобы вас проводили.

– Жаль, – вздохнул Джек. – Это далеко не то же самое.

– Надеюсь, – отозвалась Грейс, медленно закрывая за собой дверь. – Я собиралась прислать за вами лакея, – донеслось из коридора.

Джек весело рассмеялся. Ему нравились женщины, наделенные чувством юмора.

На следующее утро ровно в шесть часов Грейс вошла в покои герцогини, придержав тяжелую дверь для горничной, которая следовала за ней с подносом в руках.

Как и ожидалось, герцогиня уже проснулась. Она всегда поднималась рано, не важно, пробивались ли сквозь шторы летние солнечные лучи или за окном темнела хмурая зимняя мгла. Что же до Грейс, то она охотно проспала бы до полудня, будь на то ее воля. В Белгрейве она взяла за правило спать с раздвинутыми занавесками, чтобы по утрам первые лучи солнца щекотали веки, заставляя открыть глаза.