— Ты мне не сказал, каким образом она была казнена. Почему?

Ответ был очевиден: он проверял меня. Обиды я не почувствовала. Ведь в фантастическую историю кольца я также верила лишь отчасти, поэтому он имел право сомневаться в моих способностях медиума.

— Итак, что бы ты хотел услышать от Анны Марии Кляйнфогель, дочери последней ведьмы Шварцвальда? Спрашивай…

— Самая счастливая и самая страшная ночь моей жизни казалась вечной, воспоминания о ней навсегда здесь, — тонкая кисть Виктории легла на грудь, — как незаживающий ожог, как шрам…

Его ласковые руки исследовали мое тело сантиметр за сантиметром, раскрывая на нем дотоле неизвестные точки, от прикосновения к которым меня скручивала сладкая мука, прерываемая его поцелуями. Мы занимались любовью, пока силы не иссякли. Вспотев от жаркой страсти, я удовлетворенно откинулась на прохладный шелк, предоставив разгоряченное тело ветерку, веющему с канала.

Голова Гая устало лежала у меня на груди, а правая рука продолжала нежно поглаживать мой сосок. Я дотронулась до нее, желая отдохнуть от непрекращающейся любовной гонки, и оторопела. Кольцо, надетое на безымянный палец его потной руки, было обжигающе ледяным, будто с мороза.

От неожиданности я вскрикнула.

Застигнутая врасплох рука, сжатая в кулак, моментально исчезла за спиной приподнявшегося надо мной Гая. На его губах играла зловещая улыбка. Он навис надо мной, сверля взглядом и хищно оскалив зубы.

Недоумение, переросшее в страх, продлилось недолго. Он чмокнул меня в нос и громко, от души, расхохотался:

— Испугалась?!

Не в силах сдержать смех, я перевернулась и уселась на Гае верхом, поймала его руку и с опаской дотронулась губами до кольца. И удивилась вновь: кольцо на этот раз было теплым, как и его нежные пальцы, которые требовательно заскользили по губам, проникая в рот.

Что заставило меня попросить его об этом? Не знаю. Словно мое тело подсознательно жаждало более острых ощущений, молило о запретном.

— Можно я сниму его? — И, не дожидаясь согласия, обильно намочив слюной палец, стянула зубами массивное кольцо.

В следующее мгновение я уже лежала на спине, бездыханная, до смерти испуганная, придавленная телом Гая, ставшим словно каменное.

Не понимая, что происходит, я беспомощно постанывала, пытаясь освободиться, но его грудь быстро выжала воздух из легких, а жадные губы, вцепившись в мои, не давали шанса вздохнуть.

В голове послышался нарастающий звон, в глазах замелькали разбегающиеся круги, сознание неумолимо уходило.

Я судорожно хваталась за разлетающиеся во все стороны обрывки мыслей.

В тот момент, когда я уже прощалась с жизнью, он перестал закрывать мой рот и дал возможность глотнуть воздуху. Слегка приподнялся.

Высвободившись из-под его неподъемного тела, я вскочила. Но головокружение заставило меня присесть на край кровати. Надсадный кашель разрывал легкие, не давая возможности отдышаться.

Немного придя в себя, я в недоумении повернулась к лежащему рядом Гаю, но вопрос замер на губах.

Что-то изменилось в нем. Он выглядел по-другому. Волосы потемнели, черты лица стали мягче и соблазнительнее, губы пухлее. Острый кончик языка призывно скользил по ним, приглашая присоединиться к его плавным движениям.

Но самое главное отличие было в глазах.

Они горели вожделением, удивительным мерцающим огнем, призывали меня продолжить ласку, они ждали.

Подобно завороженному кролику, я наклонилась над его новым прекрасным лицом и погрузилась в пламень очей. На задворках осталась последняя разумная мысль: «Они изменили цвет».

Дрожа от возбуждения, с намерением идти в мир боли, я слилась в жадном поцелуе с незнакомым существом, обжигающим антрацитовыми очами, без единого следа уродливой белой пленки.

Рядом со мной был не Гай. Но это новое нечто стало смертельно желанным для меня. Раз и навсегда.

В ту ночь я получила приглашение в его персональный ад, оставивший на душе и теле клеймо, не проходящий след от раны, прочерченной ледяным когтем.

Вернувшись, я ищу любую возможность упасть в бездну… Лед и Пламень… Свет и Тьма…

Маша нахмурила брови: рассказ пациентки превратился в бессвязный бред. Она уже собиралась прервать его и вызвать дежурную, как Виктория вскочила с дивана. Ее голос задрожал от волнения:

— Умоляю, дослушайте меня! Не надо аминазина. Скоро конец затянувшейся истории, так напугавшей вас и лишившей разума меня.

…Звуком, вернувшим меня из приторного лабиринта страстей, был шум пылесоса. Монотонный гул развеял темные иллюзии, страхи, надежды, неосуществленные желания, продолжавшие терзать меня в тяжелом забытьи, в которое я погрузилась к утру, обессиленная, обескровленная, полуживая.

В первые мгновения пробуждения я не могла понять, что происходит, где я нахожусь, а когда память услужливо вернулась, с тихим стоном поднялась с давно остывшей постели.

Одиночество ледяными пальцами сжало сердце.

Надеясь на чудо, я позвала его по имени. Но лишь безразличная тишина стала мне ответом.

Звук пылесоса в соседней комнате смолк, и в спальню заглянула горничная в белоснежном переднике. Ее лицо вытянулось и посерело. Девушка перекрестилась и, продолжая творить молитву, исчезла.

Что происходит?

Я постаралась подняться с кровати, но тело не слушалось, а голова плыла.

Сон или явь? Что это было?

Обрывки кошмара, из которого не хотелось возвращаться, оставили в душе невыносимое чувство тоски и желания падать все глубже и глубже.

Что напугало прислугу? Где Гай?

Постепенно головокружение утихло, я смогла встать и, шатаясь словно пьяная, сделать несколько шагов.

Осознание реальности не наступало, я продолжала пребывать в полудреме, которая исчезла без следа лишь перед зеркалом в ванной комнате. Там отражалась обнаженная и бледная как смерть незнакомка, сплошь покрытая кровоподтеками и ссадинами.

Чтобы не потерять сознание, я схватилась за край раковины, открыла холодную воду и опустила обе руки по локоть. Обжигающий холод вернул рассудок.

Лицо мое пострадало меньше. Над верхней распухшей губой отчетливо проступал кровавый засос. Смазанная тушь, образовав змеиные следы на щеках, превратила меня в Пьеро, проплакавшего всю ночь от счастья и от боли. Тело было изувечено сильнее: на ключицах остались багровые ссадины, соски были разодраны и саднили, по животу и спине шли раскаленные полосы от ногтей… или… скорее, когтей того существа, которое наслаждалось моей плотью. Демона, проснувшегося в человеке.

Смертельная тоска и боль скрутили в клубок, лишив сил. Я беспомощно опустилась на прохладный мраморный пол ванной и открыла рот в беззвучном истошном крике. Впервые я молила о смерти как об избавлении от будущей муки по ушедшему, исчезнувшему из моей жизни Гаю.