каким-то необъяснимым волшебством. И время среди этих полок со старинными книгами физически останавливалось, замирало, уже абсолютно не замечалось. Катя медленно, как во сне, ходила между тяжелыми шкафами с книгами, иногда касалась каких-то, на ее взгляд, особых, вынимала из шеренги таких же древних томов, рассеянно листала и ставила обратно.

– А у вас есть что-то по истории Москвы? Какие-нибудь старые книги, даже не советские, а антикварные? – спросила Катя у полноватой, но вполне еще ладненькой продавщицы, которая расставляла тома по полкам.

Продавщица смерила ее внимательным взглядом, не то чтоб оценивающим, но таким, слегка изучающим.

– История Москвы… Есть одна, редкая, только вот сдали. Сейчас покажу. – И повела Катю вглубь отдела, туда, где на ее большом рабочем столе лежали уже оформленные и зарегистрированные книжки в ожидании, пока их расставят на правильные места.

– Вот, Пыляев, Михал Иваныч, – сказала она по-свойски, словно автор часто захаживал к ней в магазин и были они накоротке знакомы. – «Старая Москва. История былой жизни первопрестольной столицы». Очень рекомендую, сочно написана. Я сама пару раз прочитала. Редко появляется в магазинах. В основном по спекулянтам. Вам крупно повезло.

Катя открыла богато декорированный, с золотым тиснением, том, произвольно, не с самого начала, и с первых же строк зачиталась: «По словам графа Сегюра: “Она в старости маститой, в параличе, была исполнена жизни: сохранила веселость, пылкое воображение, обширную память; разговор ее был столь же привлекателен, поучителен, как история, хорошо написанная”. О браке отца Румянцева с ней существует следующее предание. Когда заслуги отца Румянцева при дворе Петра Великого стали заметны и последний сделался любимцем царя, то один из вельмож предложил ему руку своей дочери и тысячу душ в приданое. Румянцев, как известно, был бедняк, сын небогатого костромского дворянина. Осчастливленный подобным предложением, Румянцев бросился к ногам царя, испрашивая согласия на брак, от которого зависело все благополучие его жизни. Подняв Румянцева, Петр спросил:

– Видел ли ты невесту и хороша ли она?

– Не видал, – отвечал Румянцев, – но говорят, что она недурна и неглупа.

– Слушай, Румянцев, – продолжает государь, – балу я быть дозволяю, а от сговора удержись. Я сам буду на бале и посмотрю невесту; если она действительно достойна тебя, то не стану препятствовать твоему счастию.

До 10 часов вечера ожидали царя и, полагая, что какое-либо важное дело помешало ему сдержать данное слово, начали танцевать; но вдруг Петр явился в дом невесты своего любимца, увидел ее, стоя в дверях в толпе любопытных зрителей, и, сказав про себя довольно громко: “Ничему не бывать”, уехал. Хозяин и жених были чрезвычайно огорчены этим неприятным событием».

«Ничего себе, как все просто раньше решалось со свадьбой, – подумала Катя. – Захотел – разрешил жениться, не захотел – отказал, если невеста не понравилась, никто и пикнуть поперек батьки не мог, жизнь какая-то нечеловеческая». Но это ладно, зато сама книжка была то что надо – чудесная, богато оформленная, написанная прекрасным старым языком, сочными словечками и – самое главное – конкретно про Москву. Хотя, услышав цену, Катя задумалась… Неподъемно, для нее одной уж точно. Надо будет посоветоваться с Лидкой, а если на двоих не получится разделить цену, тогда уже обратиться к тяжелой артиллерии – к маме.

Заначки

Катя попросила книгу отложить, быстро сбегала домой, и вопрос денег решился достаточно просто – Лидка была при деньгах, много не тратила, в основном копила и свято следовала старому советскому лозунгу «Держите деньги в сберегательной кассе!». Но надо было знать Лидку, как, впрочем, и каждого человека с внушительным стажем жизни в советском государстве, – на черный день всегда лежало дома. Чтоб было, чтоб грело, чтоб схватить и бежать, житейский опыт ни на что не променяешь. Поэтому деньги были вынуты из тайника, который размещался – вы не поверите – в занавеске! Там на уровне потолка был аккуратно и очень незаметно вшит кармашек, который Лидка сама, слегка стесняясь, опустошила, попросив Катю притащить для этого с кухни стремянку. Попыхтев немного, она сама медленно и тяжело залезла на ступеньки под яростные Катины попытки остановить это безобразие, но тщетно – Лидка всегда сама знала, что и как нужно делать, и никто ей был не указ.

– Так! Не тряси меня и оставь в покое подол! – Катя пыталась поддержать бабушку на довольно шаткой лесенке, но она упорно лезла вверх. – Я и сама свалюсь, если надо, и без твоей помощи!

Лидка пыталась шутить и вот наконец долезла до заначки. Пошуровав немного в ламбрекене, она с гордостью достала конверт и замахала им как революционер листовкой.

– Вот, учись, меня врасплох не возьмешь! Знай наших! Думаешь, только тут у меня лежит? В каждой комнате понемногу! – раскраснелась она. – Ну, кроме Робочкиного кабинета, конечно… Там я не очень доверяю… – произнесла Лидка и запнулась.

– Кому не доверяешь? Папе? – Катя от удивления чуть не отпустила стремянку.

– Да ну что ты, как такое можно было подумать! Просто он в кабинете часто работает, а вдруг мне деньги срочно понадобятся, ну как сейчас? Я ж не пойду ему мешать! – быстро нашлась Лида. – Поэтому больше всего заначек у меня на кухне! Вот там мое царство! И ни одна Нюрка не найдет! Хочешь, покажу?

Лидка сияла лукавством и гордостью, но скорее не из-за того, что по всей квартире припрятала деньги, а что сама справилась с долгим и опасным путем к вершине. Слезла, успокоенная исполненным чувством долга, намного легче, словно проделывала эти трюки на стремянке по несколько раз на дню. Потом торжественно выдала внучке четвертной:

– Держи, а мелочовку, если понадобится, добавь сама. – И повела на кухню, где сидел Роберт с газетой и пил, одновременно покуривая, свой очередной чай. Лидка подмигнула внучке, мол, тихо, и пошла к кухонным шкафчикам. Среди целой шеренги банок выбрала ту, что была с перловкой, встряхнула и заговорщицки на нее показала. Еще заначки оказались на самом верхнем шкафчике в вазе с сухоцветами, на задней решетке холодильника и под кусочком отклеившихся обоев в цветочек. Эти обои в цветочек, клеящиеся, модные, импортные, были родными всем – только их, видимо, и завезли в Москву перед Олимпиадой в каких-то необъятных количествах, и теперь они украшали у кого спальню, у кого гостиную, а Крещенские решили, что цветочек будет хорошо смотреться на кухне. Поэтому Лидка и подсунула конвертик с небольшой суммой под обоину, удачно ее потом снова заклеив, словно ничего и не было спрятано. Конвертик прощупывался, Лидка приложила к нему Катину руку и с величественной улыбкой