– С сексом сложно, да? – спросила я.

– В каком смысле? Сложно о нем говорить или что сложно? – ответила она вопросом на вопрос.

– Сложно его контролировать, – пояснила я.

– Мне проще заниматься сексом, чем говорить о нем.

– А с Нико?

– С Нико проще не заниматься сексом, чем говорить о нем.

– Расскажите.

– С сексом сложно. Я редко его хочу, и это странно, потому что я привыкла считать себя сексуально активной. Я читала, что у женщин часто пропадает желание, но себя я к таким не отношу. Хотя вообще со мной что-то подобное и произошло.

– С другими мужчинами было легче?

– О нет, совсем нет, но в прошлом я никогда это не обсуждала. И никогда не пыталась это исправить. Либо я и мой партнер чувствовали влечение друг к другу, либо отношения никак не развивались, так что волноваться не стоило. А теперь я нашла мужчину, которого люблю. На мой взгляд, он красив, он обращается со мной как с королевой, а я не хочу заниматься с ним сексом. Я день за днем отказываюсь, он расстраивается. И мне самой не нравится, что я так безразлична к сексу. Мне хочется думать, что все произошло, когда я забеременела, но, честно говоря, я просто рада, что нашлось такое простое объяснение. «Я беременна» превратилось в «я только что родила», а потом в «я кормлю» и «мне надо выспаться». А вы же знаете, проблема с сексом у нас имелась с самого начала.

– Не пора ли сделать решительный шаг?

– Я устала прятаться, избегать этой темы и ждать, когда что-нибудь изменится. Я не могу заменить Нико на новую модель: я либо добьюсь нормальных отношений с ним, либо прекращу попытки и тихо зачахну.

Мария выросла в простой семье: ее отец работал в полиции, мать – учительницей. Ее родители уделяли много внимания религии, и в подростковом возрасте Мария посещала католические школы для девочек.

– Дома мы никогда не говорили о сексе. У моей бабушки было десять детей, и она даже не знала, что у женщины возможен оргазм. Представляете? В последний раз я видела мать голой года в три. Отца я не видела раздетым никогда. Я младшая из пяти детей, и каждый из нас находил свою форму бунта, хотя братьям ничего не запрещалось так строго, как девочкам.

Мария рассказывает о типичном отношении к сексу, принятом в американских семьях: все или ничего, пир или голод:

– Я потеряла невинность в семнадцать. А для католической барышни тут все просто: если переспала с одним человеком, то можно хоть со всем городом переспать – и, честно говоря, многие из нас так и делали. Я понимаю, это звучит старомодно, но там, где я выросла, все происходило именно так. Статен-Айленд – что-то вроде заповедника для вымирающего вида католиков. Позиция общества предельно ясна: секс до брака – грех.

– Все верно. Раньше так и говорили: «Секс – дело грязное, подожди, пока не полюбишь кого-нибудь».

Мария уехала от родителей, поступила в колледж, стала агентом по подбору актеров и сегодня живет в мире, радикально отличающемся от привычного ей мира детства. Но даже расширение горизонтов не помогло ей избавиться от привычных запретов: плотское влечение есть грех, особенно для женщин. Прошло двадцать лет, Мария состояла в разных отношениях, непродолжительных и длительных, но прежние установки, хоть и частично подавленные, продолжают упорно управлять ее телом. Женщина может вести себя как вполне эмансипированная, но это не означает, что она раскрепощена. До замужества Мария справлялась с вялым сексуальным напряжением. Не привязываясь эмоционально, она легче сохраняла раскованность. Но как только Мария приняла решение ограничить свою жизнь рамками семьи, прошлое стало напоминать о себе.

– Раз в полгода я пытаюсь обсудить это с Нико. Я говорю: «Нико, наша сексуальная жизнь ни к черту. Надо что-то делать. Почитай вот это». Но он не хочет читать. Он ненавидит подобные книги. И он отвечает: «Я это все не люблю. Давай просто найдем время побыть вместе. Чем больше секса, тем больше секса, так ведь?» Вот и весь ответ.

– Я советовала вам книги, но тут ситуация выглядит так, как будто вы прячетесь за ними. Почему сложно говорить о себе? И объяснить свою позицию? Что будет, если вы скажете: «Нико, я хочу рассказать тебе о себе: что я думаю о сексе, что чувствую и что думаю в этом контексте о себе».

– Вся эта тема для меня настолько эмоционально сложна, что я просто засыпаю.

Марию учили, что ничего не бывает задаром, за все нужно платить. Те, кому никогда не приходилось работать, имеют привилегии, но все это сомнительно с точки зрения морали. Кредо было таким: надо жертвовать на благо семьи. Мария никак не хочет открыто говорить о своих желаниях, особенно в области сексуальных отношений.

– По-вашему получается, нет ничего страшного в том, чтобы просить того, что вам по-настоящему нужно, – объясняю я, – но просить о чем-то просто потому, что вы этого хотите или вам это нравится, – это эгоистично. Само по себе удовольствие, если вы его не заслужили, вызывает подозрения. И тогда надо разобраться, чего вы, по собственному мнению, заслуживаете и что достойны получить. Но эротизм – как раз удовольствие ради удовольствия, и Нико именно это тебе и предлагает.

Мы с Марией учимся принимать мысль, что кое-чего она заслуживает: спокойно выпить кофе утром, почитать газету, даже если в кухне не убрано, провести время с друзьями, пусть Нико и придется два вечера подряд заниматься ребенком. Марии нужно перестать думать, что за удовольствия обязательно платить, причем авансом, выполняя какую-нибудь обязанность. Мы пытаемся уйти от существующей системы, наоборот, предполагающей справедливость и воздаяние по заслугам с целью искоренения эгоизма.

Мария продолжает:

– Я думаю, мое «неактивное» желание связано прежде всего с тем, что я мало решаю в отношении секса, а также с моими сложными отношениями с удовольствием, особенно с физическим. Я не знаю, почему мне так некомфортно раскрываться перед Нико с эротической стороны. Но я понимаю, что никогда и не ждала чего-то особенного от семьи.

– Точно. Для вас семья – жертва, а не наслаждение. Но для эротической близости необходимо ощущать свое право, нужна здоровая порция эгоизма.

И только когда Мария начинает размышлять о том, как ее действия формируют эротический застой, становится очевидно, в чем выражается роль Нико. Она задает ему некоторые из вопросов, которые мы с ней обсуждаем на сессиях: «Что для тебя значит секс?», «Какое отношение к сексу было принято в твоей семье?», «Какие события повлияли на формирование твоей сексуальности?», «Что бы ты больше всего хотел испытать со мной, и чего ты больше всего боишься?» Вопросы рождают беседу, провоцируют и вдохновляют, расставляют акценты на возможностях, а не на проблемах.

Мария узнает, что для Нико секс означает и освобождение, и связь и является безусловным проявлением любви. Когда она говорит «нет», он чувствует, что она его не любит. Нико не особый мастер разговоров. Он выражает заботу иначе: моет посуду, чистит ее обувь, всегда держит в холодильнике запас шоколада. Он находит способ выбраться с Марией из дома по выходным, не тратить много времени на скучные домашние дела и не испытывать вины (что для Марии бывает сложно). Он щедр в проявлении своей привязанности и к Марии, и к дочери. Но все ухаживания и ласки прекращаются, когда дело доходит до секса. Хоть он и любит секс, но прелюдии и игры – не его сильная сторона.