Притворяться осчастливленной соловьихой мне было противно, да и Гурский как-то странно на меня поглядывал. Я уже жалела, что не ушла хотя бы в кухню.

— А не могла бы пани назвать эту школьную подругу? — поинтересовался обстоятельный доктор.

— Мария Каминьская. Однако Эва наверняка запомнила ее под другим именем — Лялька, все ее так звали. Лялька Каминьская. Хотя сейчас она наверняка уже не Каминьская, вышла замуж за француза и живет во Франции. Но его фамилию я не помню. Для нас она осталась Каминьской.

Имя Ляльки явно смягчило доктора, и голос у него сделался уже не такой официальный. А вообще, Кшися права — сухарь он, и речь вон… словно на профсоюзном собрании выступает или делает доклад по своей ортопедии.

— Полагаю, — заявил он, — что Эва охотно свяжется с пани Лялькой. В свое время мне приходилось о ней слышать, они очень дружили. И если пани пожелает дать мне номер сотового Ляльки, я передам его Эве при первом же удобном случае. Если пани не усматривает в этом никаких препятствий.

— Ни малейших. Секундочку, мне придется для этого взять сотовый, на память я не надеюсь…

От приторной медовости в собственном голосе мне даже стало нехорошо. И что я так перед этим сухарем распинаюсь?

Продиктовав швейцарскому ортопеду номера всех Лялькиных телефонов, я вдруг поняла, почему Эва развелась со своим мужем. Ведь это же копия ее папочки! Я еще добавила (на сей раз, для разнообразия, голосом позаброшенной всеми сиротки Марыси) просьбу к швейцарскому сухарю: Ляльку, видите ли, трудно поймать по телефону, она много работает, часто выключает сотовый, так как у нее вечные переговоры, но пусть уж пан постарается. Положив трубку, я почувствовала, как по спине стекает холодный пот.

Гурский не был кретином. Увы, ни в малейшей степени.

— Это мысль! — сказал он задумчиво, разглядывая газон за окном. — До сих пор такое не приходило мне в голову. Спасибо, пани подсказала. Что ж, лучше позже, чем никогда.

— Что вы там себе напридумывали? — подозрительно поинтересовалась я. — И что вы намерены предпринять?

— Пока ничего, у меня еще нет уверенности. Вы же мне больше ничего не скажете, вот в этом я как раз уверен. Придется пойти другим путем. Спасибо за гостеприимство, и вообще рад был с вами встретиться.

И мой гость поднялся.

Хуже и быть не может! Что стоило этому швейцарскому обормоту немного подождать со своим звонком!

— Постойте, ну что вы торопитесь как на пожар! Я как раз собралась сообщить вам о факте, который показался мне подозрительным. Самой мне его не проверить, а вам — раз плюнуть.

Упрямец и не подумал сесть снова, лишь оперся руками о спинку кресла, всем своим видом демонстрируя, как он спешит! Я же бросилась в кухню, мысленно похвалив себя за то, что вместе с сумкой вытащила из машины и внесла в дом каталог «Кампанеллы», а то пришлось бы сейчас целый час рыться в гараже. Так же бегом вернулась и подсунула каталог под нос Гурскому.

— «Мерседес», цвет графит-металлик. Вот номер. Если вы проверите, кому он принадлежит… Возможно, я преувеличиваю, но надеюсь — нет, и кое-кто будет признателен кое-кому. Или вы мне, или я вам.

— А почему я должен его проверять?

— Подозрительный.

— Чем подозрительный? Слушаю вас.

Я оторвала клочок от какой-то бумаги на столе, переписала номер и вручила его инспектору. Затем коротко рассказала о случившемся на улице Винни-Пуха. Всего сказать я не имела права, но надо было как-то увязать концы с концами.

Итак, я оказалась на улице Винни-Пуха, потому что там живет моя давняя знакомая Кшися Годлевская, врач-дерматолог. И видела, как из квартиры ее пациента, которого я знаю в лицо, вышел незнакомый мужчина. Десять минут назад он был тяжело болен, видимо ангина, — я его видела в домашнем халате и с компрессом на шее, — а тут живой и здоровый, без всякого компресса, прошествовал в машину и укатил. Дело явно нечисто.

— Как его зовут?

— Не знаю. Поэтому и попросила вас узнать.

— Нет, я имею в виду пациента пани Годлевской.

Тут мне следовало бы тоже сразу сказать — не знаю. Не помню. Но проклятый телефонный звонок Седляка выбил меня из равновесия.

— Только прошу вас не начинать огород городить, — улыбнулся Гурский, пряча листок в карман. — Я же вижу — собираетесь.

— Ступеньский, — пришлось мне сознаться. — Флориан Ступеньский.

— Итак, вы его знаете… И кто он?

С трудом удержалась от кретинского вопроса — откуда он знает, что я его знаю? Раз двери квартиры открыл не хозяин, значит, хозяин мне известен.

— Трудно сказать… Скорей всего, мошенник и аферист, а с виду привлекательный бездельник, втерся на телевидение, притворяется режиссером, легко охмуряет женщин и так же легко их бросает, часто живет за их счет, нанес моральный ущерб Мартусе — о, вы же знаете Мартусю? Все это я знаю по слухам, потому как близко мы не знакомы, хотя, кажется, одно время ухлестывал и за мной. Он любит баб творческих или богатых, за счет которых можно поживиться. Но со мной номер не прошел. Так вот, я уверена — двери открыл не он, а вроде бы я звонила в его квартиру.

— И где это было?

— Говорю же, на улице Винни-Пуха. Сегодня в первой половине дня.

Ну и конечно, моя память опять сыграла со мной злую шутку. Какой Ступеньский, ведь по сведениям, полученным от Мартуси, это квартира посторонних людей, он в ней только одну комнату снимает. Так что тип с ангиной мог запросто быть хозяином квартиры, а Ступеньский там на птичьих правах! Да, но ведь Кшися на рецепте написала его адрес… А ну их всех, даже если я все напутала, то хоть немного отвлекла Гурского от Эвы Марш, а склероз законом не преследуется.

Какое-то время Гурский еще постоял, глядя в окно.

— Не исключено, что действительно буду вам благодарен, — бросил он наконец и направился к двери.

Ох, как я взвинтилась! Кинулась за ним, умоляя не нервировать меня и пояснить, что означают его слова. Гурский обернулся на пороге, хитро улыбнулся и с таинственным видом произнес:

— Пора выкручиваться и лгать!

С тем и ушел.

— Ты дома? — спросила Магда беспокойно и тут же спохватилась: — Ну да, дома, ответила же. Тогда я к тебе сейчас приеду. Если не помешают пробки — уложусь в полчаса. Пожалуйста, не уходи никуда!

А я и не планировала никуда уходить, только что вернулась из писчебумажного магазина куда собиралась сто лет, и хотела спокойно пожить себе дома, тем более что уже с порога почувствовала завлекательный запах из кухни. Ох, черт побери!

Уронив сумки с покупками, ринулась в кухню. Там у меня на плите на маленьком огне томилось целое сооружение. Большая кастрюля с водой, на ней дуршлаг, в который я высыпала упаковку вареников с мясом, то есть пельменей, если называть вещи своими именами, сверху дуршлаг плотно прикрыт специально подобранной крышкой.