— Если вы побеседуете с детьми, я расскажу вам все, что вы захотите узнать о Марко. Встреча с другими детьми приготовит вас к новой встрече с ним. Но это не единственная причина. Сами дети, я так понимаю, хотят с вами встретиться — не исключено, что вы тоже способны чем-то помочь им, даже если вы сейчас и сами не представляете, чем именно. Поймите же, мистер Твайман, такое случается впервые, что к нам попадает человек со стороны. Но я, как и отец Ансельм, готов поверить, что у вас призвание, и я верю, что здесь не обошлось без Божественного Промысла. Так что, вас устраивает мое предложение?

— Да, — сказал я. — Буду рад поговорить с детьми, которых вы обучаете. Даже буду счастлив, если говорить честно. А затем вы отведете меня к Марко?

— А затем я расскажу вам все без утайки.

— Что ж, будем считать, что договорились.

Анна

В дверь моей комнатки постучали в семь утра. Вскочив со стула, я сразу же бросился открывать. Я уже был на ногах к тому времени, толком так и не заснув этой ночью. Одна мысль о том, что меня могло ждать на следующий день, могла лишить сна на целую неделю. Столько искать ответа — и здесь, и до того, как отправиться в Болгарию, — но эти поиски, получается, были не напрасными. Сначала меня ожидает встреча с четырьмя детьми, живущими тут же, в монастыре, затем меня отведут к Марко. Если ничего не изменится, я буду у него дня через два, самое большее. А тогда все мои вопросы найдут свой ответ — мне так хотелось в это верить.

— Доброе утро, — приветствовал меня брат Маттиас, когда я открыл дверь. — Вы готовы начать?

— Да, готов, — ответил я.

Он вошел в мою комнату, присел на краешек кровати, а я снова опустился на свой стул.

— Есть пара моментов, которые мы с вами должны обсудить прежде, чем вы встретитесь с кем-то из ребят. Первое — это то, что никто из них не знает английского. Для начала нужно убедиться, станет ли это для нас проблемой. Вполне может оказаться так, судя по вашему опыту с Марко, что тут никакой проблемы нет. Но я все время с вами, и буду переводить, если необходимость все же возникнет. Никаких записывающих устройств, даже ручки с бумагой, брать с собой нельзя. Придется полагаться только на свою память.

— А почему нельзя? — спросил я.

— Потому что сложно вам будет полностью открыться перед детьми, если вы в этот момент еще и записи будете делать. Все ваше внимание должно быть отдано детям, в противном случае вы можете не получить того, за чем пришли.

— А что, если память меня подведет?

— Не думаю, что об этом стоит беспокоиться, — сказал он. — Все, что вам нужно, вы запомните, можете не сомневаться. Я также хочу предупредить вас, чтобы вы не просили детей делать никаких психических демонстраций без моего разрешения.

— Это само собой разумеется, ведь я не смогу обращаться к ним иначе как через вас.

Вовсе не обязательно, — ответил он. — Вы увидите, эти дети умеют общаться на многих уровнях, и не обязательно с помощью речи. Вы ведь сами даже по своему опыту знаете, что такое возможно. Если они упомянут о какой-то непосредственной способности вроде чтения мыслей или телекинеза, прошу вас, сначала подумайте, как отвечать. Ваши глаза могут сказать о большем, чем вам захочется, и мысленно вы можете попросить их о большем, чем скажете вслух, — я прекрасно понимаю, такие вещи контролировать очень нелегко. Потому и призываю вас к осторожности. Если будет что-то такое, что вам захочется увидеть, сначала скажите мне, и я решу, стоит ли с этим к ним обращаться.

— Согласен.

— Тогда пойдем за Анной. Вы проведете с ней два часа, а затем посмотрим, стоит продолжать или нет.

— Можете мне немного рассказать о ней, прежде чем мы встретимся лично?

— Конечно, я и так собирался это сделать.

Он встал и стал медленно прохаживаться по комнате вперед-назад.

— Анна очень симпатичный ребенок… ей двенадцать лет, и она с нами уже почти полгода. Предполагаю, что она проведет еще около шести месяцев здесь, затем вернется назад в свою семью. Она прибыла из маленькой деревушки Друда, с морского побережья. Первой заметила ее необычные психические способности ее мать, когда Анне было девять. Время от времени к ним в семью приходила разная почта, письма — в закрытых, само собой, конвертах. Но Анна сразу узнавала, что там написано, — ей достаточно было для этого просто повертеть конверт в руках. Тогда ее мать решила устроить проверку этой ее способности. Она писала слова или знаки на кусочках бумаги, потом заклеивала в толстые конверты, сквозь которые точно нельзя было ничего увидеть. Результат оказался просто ошеломительным. Девочка отгадывала все почти со стопроцентной точностью. У нее также была одна своя особенная игра, которая ей больше всего нравилась, — заставлять распускаться бутоны, сосредоточившись на них.

Можно не сомневаться, что она уже не один год развлекалась этим, просто мать ничего не замечала. Анну привезли, чтобы проверить ее способности здесь, и тогда мы увидели, насколько она необычна. Было решено оставить ее здесь, пока она не сможет развить свой Дар до более высокого уровня… ну и подержать пока подальше от нашего правительства.

— И оно так до сих пор о ней и не знает? — спросил я.

— Слухи расходятся быстро, особенно когда появляется ребенок с таким открытым сердцем. То ли сосед прознает, то ли сам ребенок что-то покажет на глазах у других. Не успеешь оглянуться, как уже об этом говорит весь город, а вот уже и правительство тут как тут. Вот почему нам приходится действовать очень быстро, если мы хотим быть впереди них на шаг. Если они добираются до ребенка первыми — а такое уже случалось далеко не единожды, — тогда нам уже нечего делать.

— А что случается, если они заполучат такого ребенка?

— Хм… сложно сказать. Иногда ничего. Видите, такие способности направляются из сердца, а не из ума. Так что если за это дело браться с целью контролировать Дар или поставить его себе на службу, он постепенно сходит на нет. Вот почему мы здесь окружаем детей любовью и учим их любви, той любви, которой мы сами научены Иисусом. Это выглядит так, словно поливаешь прекрасный цветок. Если воды нет, тогда бутоны опадают, но если всего в достатке — и воды, и света, и ухода, — тогда они расцветают в полную силу. Впрочем, бывали случаи, когда все заканчивалось не так удачно. Я думаю, что они начинают понемногу учиться на своих ошибках и, возможно, применяют тот же подход у себя, что и мы здесь. Если это действительно так, тогда нам будет трудно вдвойне.

— Но для чего, в самом деле, им так гоняться за этими детьми? Неужели в вашем правительстве и вправду думают, что из них получится своего рода новое оружие?

— Конечно, думают… и вполне возможно, не напрасно… хотя определенности в этом пока нет. Как я уже говорил, Дар — это результат некоей более высокой частоты, которой мы все без исключения призваны достичь. Дети — лишь прототип, если можно так сказать, своего рода эволюционный скачок. Лично я не верю, что эти способности можно использовать для того, чтобы разрушать или причинять боль, но я могу и ошибаться. Скорее всего, все зависит от того, как ими пользоваться. Дар может быть очень мощным, а сострадание, словно направляющий луч, показывает, к чему его приложить. Наверное, можно найти способы пользоваться им по-другому. Вот почему мы неустанно учим детей законам любви, чтобы они применяли свою силу только во благо людям. Что ж, — кивнул он, — если вы готовы, тогда давайте, я отведу вас к Анне.