было известно, что имением кастелян называет небольшой дом и небольшой надел земли.

– Я не возражаю. Да, прошу воспользоваться моим малым экипажем.

– Ваша милость, это не нужно. Мне удобнее верхом.

– Оставьте, пан Славута. Четыре польских мили верхом – не шутка. Я охотно верю, что если надо, вы готовы и пешком дойти. Но всё же я прошу воспользоваться моей каретой.

– Благодарю, ваша милость.

А теперь ступайте. Я помолюсь за Барбару.

Славута поклонился и вышел. Перед дверью до него донёсся приглушённый голос княгини: “Bóg nam radzi”. Кастелян обернулся – Катажина уже стояла на коленях перед алтарём. Вокруг, трепеща, теплились огоньки свечей.

Из далёкого прошлого вдруг возникла простая белокаменная церковь Трифона Мученика в Напрудной слободе Москвы… Бледно-жёлтое, словно из воска, лицо Татьяны, неподвижно лежащей в гробу… Суровые лица прихожан… Низенький седобородый священник, привычно покачивавший кадилом…

Славута почувствовал, как нахлынувшие воспоминания душат его. Он вышел из костёла и побрёл, не разбирая дороги. Вдогонку ему донёсся низкий звон – то заговорил пятидесятипудовый кампан «Святой Казимир», отлитый из осколков нескольких колоколов четверть века назад. Этот тяжёлый, гнетущий звук заставил кастеляна ускорить шаг. Лишь когда тёмно-красный силуэт костёла скрылся за деревьями, душа его немного успокоилась. Славута брёл, не разбирая дороги – он продрался сквозь заросли можжевельника и оказался на берегу ручья. Кастелян ладонью зачерпнул воду и смочил лицо – холодная влага освежила и отрезвила.

Славута опустился на большой, нагретый солнцем валун и осмотрелся. Он был один, ничто ему не мешало. В бездонном голубом небе плыли недосягаемые облака. Меж ветвей соседней берёзы, о чём-то беззаботно щебеча, прыгали небольшие птички. По поверхности ручья скользили проворные водомерки. Из чащи леса доносилась далёкая дробь дятла. Чёрный паук плёл на засохшей ветке хитроумную сеть из тончайших хрустальных нитей. Оранжевым ручейком бежали меж травы деловитые муравьи.

Лишь здесь он почувствовал, как неведомая рука, душившая его, наконец, разжалась и отпустила его горло. Что заставило его бежать прочь от костёла: фиолетовые одежды ксендзов, проникающее в душу пение органа, чёрные четырёхконечные кресты, или весь этот обряд католической мессы, величественный, торжественный, и в то же время глубоко чуждый, враждебный его сердцу, его разуму, всей его душе?

Кастелян встал и торопливым шагом направился по направлению к замку.

Глава XVIII. Слеза точит камень

Малый экипаж княгини, уже запряжённый тройкой коней, стоял возле башни-брамы. Кучер Енас, топтавшийся около герсы, услужливо отворил перед кастеляном дверцу, на которой новой позолотой сверкал известный всей Речи Посполитой пятипольный герб: Равич – Невлин – Гоздава – Любич – Янина – то был личный герб их милости ясновельможной княгини Катажины Радзивилл.

Славута на секунду остановился перед каретой, но затем, словно передумав, направился в караульную – та была пуста. Открыв неприметную дверцу, кастелян вошёл в комнату, о существовании которой знали далеко не все обитатели замка. Ещё меньше людей догадывались о её истинном назначении: в полу была проложена слуховая труба, ведущая к вершине свода расположенной ниже темницы, позволявшая слышать слова, произнесённые даже самым тихим шёпотом. Кастелян опустился на колени и прильнул к едва видимому выступлению в полу.

– …За что, за что? – вдруг разобрал он срывающиеся слова, переходящие в плач. – За что она меня так ненавидит?…

– Агнешка, милая, верь, я помогу тебе. Я спасу, я не предам тебя.

Славута вздрогнул всем телом – то был голос Януша.

– Это она, понимаешь… она мстит… она хочет раздавить меня… меня убьют… за что?…

Голос дрожал, срывался, временами ничего было невозможно разобрать. Кастелян прикрыл ладонью свободное ухо и ещё плотнее прильнул к воронке.

– Спаси меня, прошу, – девушка буквально захлёбывалась от слёз. – У меня никого нет… совсем никого… я совсем одна…

В этот момент свой монолог начали башенные часы: первый удар, второй, третий… Славута ждал, когда закончатся эти звуки, и казалось, его сердце бьётся в такт с движениями колокольного языка. Пятый, шестой, седьмой… Кастелян тщетно напрягал слух, пытаясь уловить между гулкими ударами другие звуки. Когда, наконец, бой умолк, было лишь слышно, как постепенно стихая, вверх по лестнице застучали шаги, и воцарилась тишина, нарушаемая лишь звуками падающей воды.

Славута оторвался от пола, тихо подошёл к двери и немного приоткрыл её – Януш прошёл совсем рядом, повернув направо, в сторону барбакана.

Кастелян стиснул бессильные кулаки. Сколько глупостей может натворить племянник, поддавшись чувству! Но он сам, чем он лучше? Каким близоруким нужно быть, дабы ничего не видеть: вот что означала неожиданная смена настроения Януша, его недавняя отлучка с поста, это постоянная недоговорённость – всё это было перед его глазами, но он ничего не замечал, вернее, не желал замечать. Тогда ещё не поздно было вмешаться – впрочем, а что изменило бы его вмешательство? Но бездействие хуже всего.

Славута резко встал и почти бегом направился к караульне, куда только что прошёл Януш, однако, сделав всего несколько шагов, замер на месте, словно натолкнувшись на невидимую стену.

«Она меня ненавидит… она мстит… она хочет раздавить меня…».

«Она»? Кто? Кастелян по инерции сделал ещё несколько шагов и остановился.

Он что-то упустил. Что-то очень важное. Дважды некто неизвестная проходила мимо него на расстоянии протянутой руки. Он так и не узнал, кто эта женщина. Возможно, ответ знает Агнешка?

Славута резко повернулся и побежал по направлению к подземелью. У внешней решётки он на секунду остановился, высек искру и зажёг масляную лампу. Впереди зиял чёрный провал, откуда исходил гнилостный запах погреба. Кастелян поднял выше лампу и, касаясь левой рукой стены, шагнул в темноту. Несколько шагов по узкой винтовой лестнице, всё время поворачивающей направо – и он упёрся в низкую, обитую медными листами дверь. Ключ долго не находил скважину, а затем не желал проворачиваться. Наконец, внутри замка что-то хрустнуло, и рукоять ключа совершила полный оборот вокруг оси. Кастелян отодвинул засов, налёг плечом – и дверь, издав надрывный скрип-стон, подалась внутрь.

В нос ударил затхлый запах плесени, сырых стен, к которому примешивался стойкий запах человеческих нечистот. Справа вверху пробивалась небольшая светлая полоска – то была вентиляционная отдушина. Капли воды через равные промежутки ударялись о камень, где-то в углу слышалось шуршание и негромкий хруст.

Глаза постепенно привыкли к темноте. Кастелян рассмотрел кирпичные, покрытые мхом, стены. каменный грязный пол, сводчатый, весь в потёках воды потолок.

У дальней стены белел бесформенный силуэт. Кастелян сделал несколько шагов и склонился над узницей. Девушка не двигалась. Мелькнула мысль – мертва? Славута протянул руку, коснулся её