— Я пошел справить нужду, мсье, — оправдывался кучер. — Сегодня вечером я совсем не пил, клянусь! Когда я вернулся, мадам уже было плохо…

Оноре Лезаж снял перчатку и с размаху ударил его по щеке. Лицо Оноре Лезажа было перекошено от неимоверных страданий, глаза яростно сверкали. В эту минуту он был как две капли воды похож на Гильема, своего младшего сына. Происшедшее поразило Анжелину: она видела своего возлюбленного в таком же состоянии.

«После нескольких первых поцелуев я отказалась отдаться ему, и он рассвирепел, — вспоминала она. — Его глаза были полны слез, и размахивал руками он точно так же. Я была настолько потрясена, что уступила. Боже мой, какую ошибку я совершила! Он же меня предал!»

Анжелина полагала, что самым тяжелым испытанием для нее было рождение сына в пещере Кер, которого затем она была вынуждена доверить кормилице. Но теперь она страдала еще сильней. Воспоминания о той морозной ночи с горьким привкусом трагедии никогда не изгладятся из ее памяти. Она это так остро почувствовала, что бегом кинулась в опустевший собор и там, мертвенно-бледная, растерянная, припала к подножию статуи Христа.

«Иисусе, Господи Иисусе милосердный, ты, кто простил женщину, совершившую прелюбодеяние, ты, кто есть светоч и любовь, защити меня, сжалься надо мной! — мысленно молилась она. — Я согрешила, тяжко согрешила, Господи Иисусе! Я познала мужчину вне священных уз брака и окрестила нашего сына водой из родника. Теперь меня постигла небесная кара. Мой сын навсегда останется байстрюком без роду-племени, а я, Анжелина Лубе, никогда не буду порядочной женщиной, поскольку замарала свою честь, запятнала ее!»

В ушах Анжелины беспрерывно звучали оскорбления, брошенные ей Эжени Лезаж. Эти непристойные слова разрушили магию объятий, в которых они — она и Гильем — сливались. «Возможно, он думает, как и его мать! — говорила она себе. — Он принимал меня за шлюху и просто воспользовался моим телом. А кошелек с деньгами был платой за услуги…» Осознав это, Анжелина жалобно застонала. Она встала на колени, охваченная желанием умереть, и ударилась лбом о мраморные ступеньки алтаря.

— Анжелина, что вы делаете? — воскликнул священник, заметив молодую женщину. — Дитя мое, что происходит?

Анжелина повернула к нему свое очаровательное лицо, по которому струились слезы. Старый священник смутился, увидев такую бездну отчаяния.

— Анжелина, говорите, не бойтесь, — просил он, сжимая четки.

— Нет, святой отец, мне не о чем вам поведать, — пробормотала Анжелина. — Я пойду.

Ценой нечеловеческих усилий Анжелина поднялась на ноги. Платок сполз с головы, и золотистые волосы словно зажглись в пламени свечей.

— Мне так грустно, святой отец! Мадам Лезаж умерла у меня на глазах. Ее смерть пробудила воспоминания о моей матери. Я молилась, да, я молилась за них обеих, — солгала Анжелина.

Но священника не так легко было обмануть. За свою долгую службу он видел немало заплаканных девушек, не знающих, как избежать бесчестия, после того как они стали жертвой бессовестного соблазнителя.

— Неужели? — спросил он. — Анжелина, я тебя крестил. Здесь, в соборе, ты приняла первое причастие, и ты никогда не боялась исповедоваться. Если кто-то тебя обидел, скажи мне.

— Уверяю вас, святой отец, меня никто не обидел, — понурив голову, ответила Анжелина. — Но мне так не хватает мамы, особенно в праздники! Папа очень изменился. Он стал суровым, замкнутым, озлобился. И я не была готова к тому, что на моих глазах так быстро умрет мадам Лезаж. Она не попрощалась ни с сыновьями, ни с мужем.

Священник ласково положил руку на плечо молодой женщины.

— Я разговаривал с доктором. В последние месяцы у Эжени Лезаж было два серьезных приступа. Сердечных. Ее муж сказал мне, что в конце мессы она плохо себя почувствовала. Анжелина, просто пробил ее час. Бог призвал ее к себе. Я допускаю, что тебя могла поразить столь быстрая смерть. Полно, дитя мое, возвращайся домой, но дай мне обещание…

— Какое, святой отец?

— Иди своей дорогой, не оглядываясь назад, не уступай дьяволу, который толкает несчастных на самоубийство! Это тяжкий грех, их души никогда не обретут покоя. Анжелина, ты не отказалась от своей мечты? Ты же хотела поехать в Тулузу, чтобы учиться, а затем стать повитухой…

Анжелина молчала. Она чувствовала себя потерянной в безжалостном мире, таинственные жернова которого были готовы размолоть ее. Мир был черным, враждебным. Лишь вдали горел слабенький огонек — это был ее Анри, невинный младенец.

— Я сомневаюсь, что выберу этот путь, — ответила Анжелина, наконец осмелившись взглянуть на старого священника. — Я хорошо шью. Уж лучше я найду место в какой-нибудь мастерской Сен-Жирона. Что станет с папой, если я уеду на целый год? Его зрение слабеет. Я боюсь, что скоро он не сможет работать.

— Мужайся, Анжелина! — подбодрил молодую женщину старый священник, осенив ее лоб крестом. — Мужайся! Бог милостив, Бог любит тебя. Будь сильной. И помни, что нет ничего возвышенней, чем присутствовать при рождении ребенка. Твоя мать спасла многих младенцев, а значит, она сейчас в раю.

Слова священника придали Анжелине мужества. Она тихо поблагодарила его и вышла из собора. Оказавшись на площади, Анжелина увидела, что коляска Лезажей исчезла, но, несмотря на ледяной ветер, зеваки продолжали обсуждать случившееся.

«Мать Гильема была обречена, — думала молодая женщина. — У нее было больное сердце. Я этого не знала. Но почему она так ополчилась на меня? Почему? Гильем… Я должна забыть его, вычеркнуть из своей жизни. Мне так плохо, Боже, как мне плохо!»

Анжелина шла по улице Нобль. Ей с трудом давался каждый шаг. Она прошла через аркаду колокольни, держась рукой за стену.

«Я хочу только одного: поехать в Бьер, забрать сына и оставить его подле себя. Он будет служить мне утешением. Если бы я могла засыпать, держа его на руках, целовать, баюкать его, я была бы спасена!»

Войдя во двор дома, Анжелина почувствовала облегчение. К ней, часто дыша, бросилась белая громадина.

— Спаситель! Мой славный, мой хороший пес! — воскликнула Анжелина, лаская животное. — Ты ждал меня! Ты любишь меня, питаешь ко мне симпатию. Хотя бы ты…

Анжелина еще немного погладила овчарку, радость которой придала ей бодрости. Огромная белая собака навсегда осталась неотъемлемой частью самых трудных часов в жизни Анжелины, тех самых, что она пережила в пещере Кер, где стала матерью.

Огюстен встретил дочь с тревожной улыбкой. В очаге ярко горел огонь. Анжелина с горечью взглянула на ветки остролиста, украшавшие колпак камина. Она с такой радостью развешивала их, уверенная, что Гильем придет и попросит у отца ее руки.

— А ты не очень-то торопилась! — заметил сапожник. — Но суп еще теплый. Я нарезал сало и приготовил яйца. Хочешь, я сделаю омлет? К тебе вернулся аппетит?

— Да, папа, я проголодалась, — ответила Анжелина.

Это было правдой. После стольких переживаний Анжелина чувствовала себя слабой и голодной. Но главное, она не хотела огорчать или разочаровывать отца.