объяснений не стал. Домоуправ — невелика птица, справимся вне зависимости от того, опросить его собираются или допуск на место преступления получить.

Никодим и Климент остались дожидаться нас у машины, а я вошёл в дом первым. Труда это никакого не составило, пусть даже дверь парадной и оказалась заперта изнутри на засов. Просто чуть надавил на неё сверхсилой, и сначала треснуло, затем лязгнуло, а дальше путь оказался открыт. На шум из своей каморки выглянул домоуправ, наставил на нас древний на вид револьвер.

— РИК! — опередил я расспросы, выставив перед собой руку с корочками студенческого билета.

Мужичок вздрогнул и опустил оружие, даже переложил его в левую руку, а ладонь правой зачем-то вытер о штанину.

— Чего опять?

Серж спешно выдвинулся вперёд и повторил мой жест, ещё и распорядился:

— Сюда глянь!

В его руке никакого удостоверения не было, на ладони в рваном ритме часто-часто замигал белый огонёк, тени на стенах так и замелькали. У меня немедленно заломило виски и накатила тошнота, но тем всё и ограничилось, а вот домоуправ замер на месте соляным столбом. Серж подошёл к нему и вынул из руки револьвер, затем обхватил за плечи и завёл в комнатушку.

— Жди! — бросил мне оператор, прикрывая за собой дверь.

В щели под ней вновь замелькали отблески гипнотических всполохов, и я потёр пальцами виски, поморгал, помассировал смеженные веки. Заодно попытался подслушать разговор, но ни черта не разобрал. То ли Серж озаботился какой-то особой защитой, то ли они там перешли на шёпот, но только один приглушённый бубнёж и доносился.

Вот что он у домоуправа выяснить собирается?

С какой целью мы сюда приехали?

Просто удостовериться в самом факте обнаружения трупа или монархисты намерены проверить какие-то собственные предположения?

Как бы то ни было, длился опрос никак не меньше четверти часа, и домоуправ после него остался цел и вроде бы даже невредим. Когда я заглянул в распахнувшуюся дверь, он со стеклянными глазами стоял посреди комнаты, револьвер лежал на столике, там же рядком стояли вынутые из барабана патроны.

— Идём-идём-идём! — погнал меня на выход Серж. — Сейчас очнётся!

И точно — только мы вышли на крылечко, как вдогонку полетел сдавленный матерок.

— Не пальнёт? — спросил я, спешно прикрывая за собой входную дверь.

— Пока револьвер зарядит, уже отпустит, — уверил меня Серж.

Он двинулся к дожидавшимся нас у автомобиля операторам и в ответ на их вопросительные взгляды кивнул.

— Тело находили, обстоятельства совпадают.

Климент косо глянул на меня и уточнил:

— Дамочку он хорошо разглядел?

— Без вуали её не видел, но кое-какое описание вытянуть получилось, — заявил в ответ Серж. — Правда, он всё больше слова дворника пересказывал.

Никодим распахнул дверцу со стороны водительского места и обернулся к остальным:

— Ну что — возвращаемся?

— Погоди ты! — остановил его Климент, вновь глянул на меня и потянул Сержа в сторонку. — Так что там с дамочкой? Как выглядела?

Они отошли в дальний угол, и я оказался вынужден одновременно присматривать не только за ними, Никодимом и аркой, но ещё и дверью парадной, ибо целиком и полностью полагаться на слова гипнотизёра о безопасности домоуправа было бы слишком опрометчиво. Все люди разные — а ну как у дядьки что-нибудь в мозгу перемкнёт?

Ну а когда послышался окрик «Ник!» и молодой человек присоединился к парочке операторов, стало только хуже. Пусть теперь и приходилось контролировать лишь их компанию, арку да крыльцо, но и ставки возросли многократно!

Вот о чём монархисты промеж собой совещаются, не злоумышляют ли против меня? Могут ведь и наплевать на приказ Горского, сошлются потом на непредвиденные обстоятельства, никто им и слова не скажет.

Мне бы подслушать — да возиться со столь сложной конструкцией не с руки, целиком и полностью сосредоточился на состоянии внутренней энергетики Сержа, заодно схему своей фирменной шаровой молнии в памяти восстановил, припечёт — в качестве отвлекающего манёвра сгодится. Долбану изо всех сил, войду в резонанс и рвану наутёк.

Ещё задумался, не стоит ли предпочесть бескомпромиссному бегству превентивное отступление. Альберт Павлович неспроста предупредил, что следует уходить сразу, как только почувствую опасность, а сейчас у меня от сгустившегося напряжения аж в носу засвербело.

Чем дальше, тем ожесточённей спорили операторы, что-то доказывали друг другу и даже махали руками, так разгорячились, что до меня обрывки отдельных фраз доноситься начали. Точно бы в арку юркнул, возле которой встал, если б не относительно стабильное состояние потенциала Сержа.

Пусть он в этой троице и самый слабый, но он же из них и самый молодой и неопытный — прими монархисты решение меня грохнуть, не удержался бы и либо к атаке заранее изготовился, либо защиту усиливать взялся. А тут — ничего. Горячится — да, а вот сверхсилой оперировать не пробует. И вообще, такое впечатление, спор не обо мне идёт.

— Она это! — рявкнул вдруг Климент. — Она! Домоуправ её точно описал!

— Да он её лица не видел! — в свою очередь вспылил Никодим. — Ни он, ни дворник!

— Зато я её видел! — отрезал назначенный старшим оператор. — Знаю её манеры! Такую ни с кем не спутаешь! Это она!

Никодим всплеснул руками.

— Пусть даже и так! Сейчас вернёмся, доложим и…

— Нет! — отрезал Климент. — Не вижу смысла время попусту терять! Я сам хочу ей в глаза взглянуть! Жорж мне как брат был!

— Угомонись! — потребовал Никодим. — Мы тут не одни!

Вот тут-то взгляды троицы операторов и обратились на меня. До того неуютно стало — словами не передать! Но виду я не подал, поправил одну перчатку, подтянул другую, развёл руками.

Мол, ну чего вы? Мол, ну сколько можно? Пусть и потеплело, но всё же небольшой минус на улице, уши мёрзнут!

— Мы не можем взять его с собой! — объявил Никодим. — Это наше внутреннее дело, нельзя впутывать в него республиканца!

Серж не удержался и фыркнул.

— Да он такой же республиканец, как и мы! С Карпинской шашни крутит!

— Это с которой? — удивился Никодим. — С Юлией или Софьей?

— С Юлькой. У неё эмпатическая чувствительность зашкаливает, а он абсолют, вот и сошлись. Да все уже об этом знают!

Внимать обсуждению своей личной жизни было не очень-то приятно, и я сплюнул под ноги, в сердцах помянув недобрым словом сплетницу Настеньку. Она всем