Заруцкий попытался было до подхода нижегородцев поставить под контроль Ярославль. Туда отправились казаки во главе с атаманом Андреем Просовецким. Но родич Дмитрия Михайловича, князь Дмитрий Петрович Пожарский-Аопата, ворвался в город до подхода основных сил Просовецкого. Он схватил казаков из передовых шаек и отправил их в тюрьму. Просовецкий не решился атаковать город.

1 апреля 1612 года Ярославль встречал армию Пожарского.

В Ярославле ополчение простояло четыре месяца, накапливая денежные средства и подтягивая войска. Если из Нижнего вышел небольшой отряд, то в Ярославле сформировалась настоящая армия. Пожарский довел ополченцев до Ярославля, создав из пестрой толпы дисциплинированную боевую силу. Там же возникло и «временное правительство» — Совет всея земли, а вместе с ним приказы (средневековые министерства), монетный двор… Фактически Ярославль стал на время российской столицей.

Пожарский не торопился выходить из Ярославля. Вожди подмосковного ополчения взывали к духовным властям Троице-Сергиева монастыря: подгоните поволжскую рать! По словам келаря Троицкого, Авраамия Палицына, архимандрит Дионисий и он «…отпустили в Ярославль ко князю Дмитрею Михайловичи) Пожарскому и ко всему воиньству соборных старцов Макарья Куровскаго да Илариона Бровцына со многомолебным писанием, поведающе им вся содеваемая под Москвою. Князь Дмитрей же писание от обители в презрение положи, пребысть в Ярославле много время. Архимарит же Дионисей и келарь старец Аврамей паки посылают к нему соборново старца Серапиона Воейкова да старца Офонасья Ощерина, много моляще его вскоре приити к Москве и помощь учинити, ово пишуще к нему с молением, ино же и з запрещением, понеже наченьшем дело добро и о том нерадяще… Князь Дмитрей же Михайловичь, старцов ко обители отпустив, сам же медлено и косно о шествии промышляше, некоих ради междоусобных смутных словес в Ярославле стояще и войско учрежающе».[135]

Сколько раз упрекали Пожарского в медлительности и нерадивости, опираясь на эти слова! Под Москвой люди кровь льют, а он всё войско «учреждает»! Но на все подобные упреки мудро возразил историк ополчения П. Г. Любомиров. По его словам, «…забота о хорошем обеспечении ратных людей красной нитью проходит через всю историю нижегородского ополчения. Руководители его вполне правильно рассчитывали, что «учреждение» рати, о котором с неудовольствием говорит Авраамий Палицын, — залог ее силы и внутреннего порядка».[136]

Очень хорошо и верно сказано. «Страстное восстание» готовили наспех, Первое земское ополчение пришло под Москву наспех. А каков результат? Повстанцы потерпели поражение. Ополченцы год — целый год! — стоят на развалинах столицы, а очистить Москву от поляков не могут. Более того, среди них то и дело возникают умопомрачительные идеи: посадить на престол «Маринкина сына» или вовсе случайного человека — Лжедмитрия III, вошедшего в русскую историю под именем «псковского вора».

Хорошее дело наспех не делается…

Двигаясь от города к городу, стоя в Ярославле, армия Пожарского постепенно растет. Более того, она понемногу расширяет зону, подконтрольную земскому правительству. Город за городом, крепость за крепостью признают его власть. А значит, дают деньги, припасы, ратников. Но отсюда возникает проблема более общего порядка: надо устраивать дела земли, управлять ею. Трубецкой с Заруцким видят в нижегородских ополченцах еще один отряд, который можно бросить на штурм, скажем, Китай-города или Кремля. Так растратили силу многих отрядов, например, казанского, приведенного к Москве В. П. Морозовым… Земское руководство нижегородцев оценивало свою роль иначе. И эпизод с борьбою за Ярославль отлично показал это «различие во взглядах».

Документы Совета земли начинались со слов: «По указу Московского государства бояр и воевод, и стольника и воеводы князя Дмитрия Михайловича Пожарского с товарищи…» У России не было тогда государя, но некоторые из его функций принял на себя князь Пожарский. На территории, контролируемой Первым земским ополчением, судили, выдавали грамоты на поместья, собирали деньги и занимались иными делами правления Трубецкой с Заруцким. Под их властью фактически выросло независимое южнорусское государство. Но там, где стояли отряды Второго земского ополчения, утверждалось другое независимое государство — севернорусское. Минин и Пожарский собирали налоги, ставили должностных лиц, раздавали земли служилому люду, ставили в строй новые отряды точно так же, как их подмосковные «коллеги». У них хватало дел.

И Пожарский оказался загружен административными вопросами — а не только военными — не меньше Минина.

Только явившись в Нижний, он уже принял на себя тяготы землеустройства служилых людей. От 8 ноября 1611 года сохранилась «писцовая выпись» (документ по земельным делам), выданная по его распоряжению дворянину Л. Д. Башмакову[137]. А войдя с войсками в Ярославль, он скоро отправляет к воеводе на Белоозеро доверенного дьяка и рассылает грамоты о сборе средств на жалованье служильцам.[138] От него исходят многочисленные документы: призывы переходить на сторону ополчения, похвалы за верность, извещения от отправке воинских отрядов.

Тем временем Минин добывал самое нужное для войны — деньги. Он выступал с пламенными речами, уговаривал, молил, брал займы, угрожал, а иногда применял вооруженную силу. Благодаря его бешеной деятельности численность ратников постепенно росла.

Довольно быстро этот поток административных дел приобретает державный характер. Слишком большая территория оказалась подвластна Минину с Пожарским, слишком высокий христианский идеал они объявили нормой для ополчения, слишком серьезные цели поставили перед собой, чтобы ополчение осталось просто освободительной армией.

Армия скоро стала превращаться в державу.

Стояние в Ярославле продлилось до июля 1612 года. Именно в эти месяцы региональная нижегородская инициатива получила общероссийский размах. Подкрепления идут в Ярославль из разных мест, в том числе из городов, вроде бы контролируемых Подмосковным ополчением. Даже казачьи атаманы переходят один за другим на сторону Ярославля. Соответственно, Минин и Пожарский берут на себя защиту земель и служилых людей, изъявивших верность Совету всея земли. Так, они отправляли рати против казаков, появлявшихся на окраинах подчиненной им области. Князь Дмитрий Петрович Пожарский-Лопата наголову разгромил казачью армию в Пошехонье. Князь Дмитрий Мамстрюкович Черкасский разбил казачий отряд под Угличем, притом четверо атаманов со всеми людьми перешли в его стан.

Помимо казаков, стрельцов и провинциальных дворян к ополченцам стали прибывать птицы высокого полета. Русская знать, не нашедшая себе места в Кремле, не сыскавшая почестей и доходов в подмосковном лагере, теперь явилась к земцам Минина и Пожарского. Конечно, приход таких людей усиливал ополчение. По опыту и происхождению своему они могли составить правительственную силу. Еще не Боярскую думу — для этого их собралось слишком мало, — но хотя бы представительство опытных политиков-аристократов в высшем административном органе земства. А полноценное правительство с участием «больших бояр» стало необходимым. Одного военного руководства уже явно не хватало. Земское дело переходило на другой уровень.