— Ну что, рад знакомству, — протянул руку Белокотов. — Если что — звони, заходи. Всегда буду рад. И вообще…

— И я рад. Ни о чем не беспокойся, Костик. Все будет хорошо.

— Я постараюсь…

Еремей вернулся в лифт, поднялся наверх.

— Тада-да-да-ах!!! — с громким хлопком открыл перед ним банку джин-тоника Игорь, облаченный в джинсы и тельняшку. — С возвращением воскресшего! Извини, шампанского не было.

От острого спиртового духа, едкого запаха хинина и шипения пузырьков Варнак даже проснулся, отпрянул назад и уперся спиной в лифтовую дверь.

— Ты чего? — встревожился десантник. — Качает?

— Утром из больницы, забыл? — по стеночке обошел банку тоника Еремей. — А как ты угадал, что я в лифте?

— А камеры на этаже зачем? Все видел, все слышал… Ты давай, аккуратнее, — забеспокоился он, открывая дверь. — Проходи. Что, слабость? Есть хочешь?

— У тебя что, есть еда?

— Пельмени. И не просто пельмени, а с кетчупом!

— Коли так, то давай.

— Вот сюда, сюда, на диванчик, — поддержал его Игорь. — Садись. Сейчас сварю. Тоник, как понимаю, тебе нельзя? Ладно, тогда кофейку сделаю.

Он ушел, прихлебывая из шипящей банки, и Варнак наконец смог с облегчением закрыть глаза, положить голову на лапы и снова погрузиться в сон, оберегаемый от возможных напастей треснутой бетонной плитой, что отгораживала уголок под лестницей диспансера от прочего мира. Телевизор ему ничуть не мешал, выстрелы из черно-белого вестерна настолько отличались от настоящих, что не вызывали в памяти никаких ассоциаций.

Еремей посмотрел на руки. Вроде, нормальные. Однако подбородок явственно ощущал теплую густую шерсть лап, на которых лежала его голова. Из интереса он приподнял лапу — и она шевельнулась. Причем рука осталась неподвижной.

— Неплохо, — скривился Варнак. — Я уже умею отличать одну от другой.

В этот момент волк мотнул головой из-за зачесавшегося уха — и Еремей невольно повторил его движение. От неожиданности вскочил, ударился о бетон, тут же опустился обратно, потер затылок, посмотрел наверх. Потолок был высоко. Однако голова болела по-настоящему.

«Кажется, с этим нужно быть поосторожнее…» — одновременно подумали сразу два существа по разные стороны реальности.

— Все, пельмени варятся! — вернулся в комнату Игорь, поставил на стол чашку кофе, сунулся под подоконник, вытянул из тайника толстую пачку купюр, зашуршал деньгами. — Так, месяц больничного с производственной травмой, аванс еще за месяц, э-э-э-э… Э, ладно! Еще десятку для поправки здоровья. Вот, сто тысяч. Недельку отдохни, подкрепись. Покушай нормальной еды в ресторанах, а не моих пельменей, с матерью встреться. В общем, как положено. В ближайшие дни клиенту ничего не грозит. Надеюсь, теперь ты не станешь читать мне лекции о суевериях Зоримиры? А потом все как прежде. Ну, и самое интересное: в середине следующей недели покажешься моему работодателю. Ты только это… Крышу заранее гвоздями прибей.

Игорь многозначительно подмигнул и побежал накладывать пельмени.

Свободная неделя пригодилась Еремею очень и очень сильно. Ему было не так-то просто привыкнуть к тому, что, когда волк рвет крысе голову — горячая кровь струится словно ему прямо в рот, он ощущает ее тепло, соленость, липкость. Равно как волку было странно ощущать на языке вкус пельменей, бифштекса или жареной рыбы. При том, что реально он этого не ел никогда в жизни и даже не знал об их существовании, при том, что эта еда всего лишь мерещилась — как и то, что он вдруг стал двуногим и высоким.

Поначалу у человека даже возникало желание сдаться: вызвать скорую, запросить у докторов лекарство, которое избавит от безумия, сделает мир прежним — простым и привычным. Обколоться, отключиться, забыться… Но волк, мучаясь не меньше его, стоически переносил это раздвоение, был полностью уверен в себе — и часть этой уверенности передавалась и Варнаку, и он все оттягивал, оттягивал звонок, надеясь самостоятельно справиться с болезнью.

А потом пришло привыкание. Самое обычное, обыденное привыкание. Зная, что крыса не попадает к нему в живот — Варнак стал куда спокойнее относиться к звериной охоте. Воспринимал ее как картинку в телевизоре. В работающем тихим фоном телевизоре, стоящем в углу комнаты и не мешающем заниматься своими делами. Небольшая часть реальности, внутри которой происходят самостоятельные, никак не связанные с ним и не очень важные события. Он привык к бегу, к движениям, к жизни волка, как к своему дыханию, как к движениям рук и ног. Конечно, о них можно задуматься, обратить на них внимание, ими можно управлять. А можно забыть — и они вполне уверенно, самостоятельно выполнят все, что нужно, не нуждаясь в особом понукании. Человек дышит, не задумываясь об этом, и ходит, не задумываясь, как это делать. Мастерит что-то руками, не вникая в точность движения каждого пальца. Так и Варнак привык к тому, что после комы и пережитого шока ему теперь постоянно мерещится волк, который живет где-то рядом, где-то внутри. Зверь занят своими заботами, радуется своим удачам, ест и спит, дружит с девочкой. Но жизнь, мир этого волка никак не пересекается с реальным миром Варнака. И ничуть ему не мешает.

Правда, забавная галлюцинация все же отложила сильный отпечаток на его привычках. Он больше на дух не переносил ни тоника, ни пива, ни лимонада, не говоря уж про водку — слишком резкий запах этого зелья не позволял ему даже просто рюмку до губ донести. Он больше не мог есть острых или пряных блюд, не пользовался кетчупами и соусами — их вкус для нежной волчьей глотки казался чересчур острым, даже болезненным.

А еще — теперь его страшно раздражали слабые шорохи, доносившиеся ночами из шахты мусоропровода. Он понимал, что там кормятся крысы. И ему невыносимо хотелось их сожрать!

К концу недели Еремей Варнак выглядел совершенно обычным, нормальным человеком. Он больше не дергал ни головой, ни руками, ни ногами, не притирался шеей к углам и деревьям, не вздрагивал от невидимых для окружающих машин и не пытался, поддавшись порыву, поймать птичку. Он больше не забывал своего имени, не взрыкивал на официанток и не принюхивался к встречным собакам на поводке. Ему не нужно было себя сдерживать. Он действительно снова стал самим собой. Стал таким же, как прежде.

Почти.

Двадцать второго июня — в день летнего солнцестояния — Игорь завел свою лохматую, как болонка, «шестерку» — изначально белую, но теперь покрытую пятнами ржавчины, отчего она обрела откровенно лишайный окрас. Если десантника не тормозили на каждом посту гаишники — то явно потому, что боялись заразиться. Ибо получить на такую мусорку «техосмотр» владелец не смог бы никогда в жизни. Однако пыхтела машинка трудолюбиво, шустро разгонялась, а тормозила так, что из-под всех четырех колес вырывался сизый дым.

Добравшись до кольцевой, бывший десантник отвернул в сторону Истры, старательно притаптывая педаль газа. Превысить скорость Игорь ничуть не боялся — спидометр на его машине тоже давным-давно не работал.